Я наконец отпихнул его, повернулся и скорее пошел вперед. Мне казалось, что Роберт отстал. Но через какое-то время я опять услышал шаги. Роберт меня догонял. На этот раз у него с собой был мешок. И этот мешок трепыхался и громко пищал.

– Штой, гудмэн, штой! – Роберт снова загородил мне дорогу и затянул: – Не пожале-е-е-ейте пенни для бе-е-е-е-едного человека!

Безумный Роберт встряхнул мешок и быстро-быстро проговорил:

– Что виллана шпашет?

Только кот.

Вот.

Не пожале-е-е-ейте пенни для бе-е-е-е-едного человека!

А потом добавил, растягивая слова и цокая языком:

– Мэром штанешь —

Всё исправишь.

Дон-дон-дон-дон!

Всё, что можно,

То исправишь.

Дон-дон-дон-дон!

Я даже испугался: что это означает? Он тоже слышал, что сказал маленький колокол? Безумный Роберт смотрел на меня в упор. Мешок по-прежнему трепыхался и громко пищал.

Я развязал башмак, извлек из него твой пенни, Мэйбл, – пенни на крайний случай, единственную монету, которая у меня была, – и положил в протянутую ладонь.

Безумный Роберт зажал кулак, облизнулся и бросил мешок на землю:

– Теперь я не стану варить кота. Теперь я куплю себе хлеба. – Повернулся и быстро куда-то заковылял.

Некоторое время я смотрел ему вслед и думал, что он не в себе. И что я отдал ему пенни. Свою единственную монетку отдал не пойми за что.

Тут мешок запищал сильнее, чем прежде. Я наклонился и развязал его.

Он обманул меня, Мэйбл.

Безумный Роберт меня обманул.

В мешке был совсем не кот.

Это был кот-ребенок. Он не может ловить мышей…

* * *

Мне до сих пор непонятно, Мэйбл, почему я его не выкинул, раз он не может ловить мышей. И дело не только в пенни, который я заплатил. Этот пенни, я думаю, мне бы не пригодился. Я никогда бы его не потратил. Я бы его хранил. Это же был твой подарок.

Нет, дело совсем не в пенни. Дело совсем в другом. Этот маленький кот оказался чудным.

Он выбрался из мешка и с громким писком вцепился в мой башмак коготочками. Я мог бы его отшвырнуть, бросить в Темзу. Но он не дал мне опомниться, в одно мгновение вскарабкался по одежде прямо мне на руки и перестал пищать. Будто только это ему и надо было – чтобы я взял его на руки. Я внезапно почувствовал: вот он, маленький кот, такой теплый и мягкий. Меня бросило в жар: я будто заново пережил прикосновение Элис. Я тихонько тронул кота, провел по его спине. У него очень тонкие косточки. Тонкие-тонкие, Мэйбл. А шейка такая тонкая, что ее легко обхватить двумя пальцами. Он был целиком в моей власти – маленький и живой. А когда я тронул его, он тут же заурчал. И я понял: он мне доверился. Он считает, что я хозяин. Он решил, что я тот, кого можно любить. Эта мысль пронзила меня: «Я тот, кого можно любить!»

Я снова провел по его спине пальцем, опять нащупал под шерстью тонкие нежные косточки… Он заурчал сильнее, а потом затих и уснул. Тогда я сказал ему прямо в мохнатое ухо: «Ну что, приблудный виллан! Слышишь колокола? Близится ночь. Ворота в город закрылись. А ночью по Лондону бродят только убийцы и воры. Так что пойдем домой. Посчитаем мышей». Он дернул мохнатым ухом.

Теперь у меня есть кот.

Только вдруг об этом узнают? Коты бывают только у колдунов…

* * *

Это легко сказать: у меня есть маленький кот. Он же еще не ловит мышей. Только скачет за ними. И без них тоже скачет. А потом просит есть. У кого, как ты думаешь, Мэйбл? Правильно, у меня. Просит есть – у меня!

Вот сегодня, к примеру, в кухне разбили горшок со сметаной. Джоан рассердилась так, что Хью чуть не умер на месте. Немного сметаны спасли. Но мне повезло – не всю. Я аккуратно собрал черепки, на них было много сметаны. Я выскреб остатки с пола. Всё сложил в плетенку и спрятал. Весь день думал только о том, что приду на чердак и перед сном буду лизать черепки. Весь день мой рот то и дело наполнялся слюной. И вот я дождался вечера (дом затих, все уснули), извлек плетенку из тайничка и полез на чердак. Только устроился есть, слышу громкое «мья-у»: маленький кот тут как тут.

Я ему говорю:

– Эй, мяучело, знаешь, тут была мышеловка. Они изводила меня – пахла сырными корками. Я избавился от мышеловки. А теперь появился ты… Чем ты лучше нее?

Ты думаешь, Мэйбл, я пробудил в нем совесть? Отнюдь. Он еще настойчивей стал выкрикивать «мья-у». Мне пришлось признать, что он тоже не ел. Пришлось поделиться с ним черепками. Я не успел моргнуть, а он уже все подлизал. И снова: «Мья-у!»

Что это значит, Мэйбл? Мне придется его кормить? Каждый день? Вот дела-а-а!

Ты знаешь, как он прожорлив? Я не пойму, как в него может вместиться столько сметаны. Он съел больше, чем я, и все «мья-у» да «мья-у»…

* * *

…Маленький кот сегодня поймал свою первую мышь. И что ты думаешь, Мэйбл? Думаешь, он ее съел? Нет, он принес ее мне и положил на тюфяк. А я сначала и не заметил. Пришел и улегся спать. Чувствую, что-то мешает. Приподнялся, стал шарить рукой, наткнулся на что-то мягкое. Дохлая мышь! Я же мог ее раздавить! Меня передернуло от отвращения.

Я сначала не понял, откуда она взялась. И вдруг слышу: «Мья-у!» Но звучит не так, как всегда. Кот хотел сказать: «Посмотри, хозяин! Я ли не молодец? Ну-ка, хвали меня! Меня, удалого охотника!»

А рассвет, между прочим, Мэйбл, еще и не наступал. Раньше мне спать не давали живые мыши, а теперь я не сплю из-за дохлых…

* * *

Как ты думаешь, Мэйбл, можно дать коту имя? Кот ведь не человек. Но мне кажется, у него есть душа. А душа просит имени.

…Мэйбл, вдруг это ересь? Говорят, ведьмы дают котам имена. И тогда коты помогают им ворожить. И они не совсем коты. Они оборотни, Мэйбл, – как те лисы в долине, помнишь? Они еще нагоняли в долину ужасный туман. Ведьмино молоко… Если у ведьмы кот, ее даже не надо испытывать. В ней сразу признают ведьму…

Но я-то совсем не колдун…

И маленький кот – не оборотень. Точно тебе говорю. Просто он меня любит. Единственный, кто меня любит. А любить можно только душой. Откуда, к примеру, я знаю, что у меня есть душа? Так она же во мне шевелится. Иногда она становится длинной иглой, пронзает живот и сердце. Иногда она так трепещет, что все тело мое дрожит. Иногда она разливается внутри меня, как молоко. Такое теплое, нежное.

И у маленького кота внутри шевелится душа. Клянусь всеми святыми, Мэйбл.

Стоит мне появиться, а он уже – прыг! – и ко мне. Дрожит и мяучит от радости. Иногда разляжется у меня на плечах, свесит хвост и мурлычет. И я знаю, что он говорит: «Мне с тобой хорошо, хозяин. Я так рад, что ты есть!»