Когда Его Величество брался за работу — удержу ему не было, равно как и пределам его выносливости. Не менее часа посвящал он изучению всего, что касалось каждого участника дуэли, и когда очередь дошла до маркиза Короны, за окном уже собирался брезжить рассвет. Канцлер был весь собран, голова по-прежнему варила, но стоял — покачиваясь, ноги уже плохо слушались. А Его Величество — почти что свеж, только голос осип.

— То есть — это как??? Что значит — не же-нат? Сядь Зути, я приказываю, надоели твои пляски. Все садитесь, этикет обождет.

Его Величество принялся считать про себя — сколько времени понадобится, прежде чем его подданные выполнят приказ, идущий вразрез с вековыми обычаями двора? Император заранее знал, что ему не понравится ни медлительность, ни поспешность в выполнении этой его прихоти, однако все присутствующие тоже были не лыком шиты: замешкались, но ровно столько, сколько требовало приличие.

— Расселись? Так почему он не женат?

— Так точно, Ваше Величество. Холост, хотя уже есть у него невеста, третья дочь герц…

— Да чихать мне на всех дочерей… чужих дочерей, я имею в виду. То есть он не женат, а следовательно и бездетен?

— Так точно, Ваше Величество.

— Ах, вот оно что… А, святые отцы? Не в этом ли все дело? Святейший?

— Вы хотите сказать, Ваше Величество…

— Я-то знаю, что я хочу сказать. Я хочу послушать твое мнение, святейший. Излагай.

Святейший, осознавая всю серьезность создавшегося положения, послушно взялся выкладывать свои соображения, а Его Величество только мусолил в зубах истерзанный ус (одна из многочисленных дурных привычек Его Величества), да согласно постукивал ладонью по жирному колену: кажется, оба они думали в эти минуты совершенно одинаково.

Издревле повелось, что маркизы Короны служили государям этой и только этой династии, не виляя, не ища независимости или других государей, не ожидая от службы своей оказий и выгод, издревле повелось, что самым верным бастионом дворца был пограничный удел маркизов Короны. Издревле повелось, что только два дворянских рода Империи, маркизов Короны и нынешней династии государей, от начала и до сего дня, без единого перерыва, передавали в целости и сохранности свой щит и герб прямым потомкам мужского пола, старшим или единственным сыновьям… У государей род древнее, конечно же, но и у маркизов — из самых знатнейших. Издревле повелось в императорской семье считать род и герб маркизов Короны чем-то вроде самого надежного из всех надежных оберегов для своего, монаршего, рода и герба… Счастливым амулетом…

А ныне Его Величество своим приказом обрек на смерть двенадцать молодых дворян, и в том числе — маркиза Короны, единственного мужчину в роде, единственного наследника… Прервется династия маркизов — стало быть, может прерваться и… Боги именно на это намекают, если люди правильно истолковали знамения..

— Ну, хорошо. Но ведь не в одиночку же маркиз защищал наши южные границы? Какой бы там ни был клинок, пусть даже и дар бога Войны, но его одного мало, чтобы посечь в салат все эти бесконечные орды? Там у него есть крепости, города, воины, полководцы, в конце концов… Вот и сейчас: в уделе его нет, а войска несут свою службу… В крайнем случае, я пришлю туда столько войск на подмогу, сколько понадобится… А? Святейший? Канцлер, ты что скажешь?

Канцлер угрюмо поклонился.

— Вашему Величеству виднее… — Но увидев, как между усами задергалась верхняя губа у повелителя, поспешил возразить почетче. — Они все там с детства воители и полководцы, эти маркизы. И самостоятельно закрывали все границы… До внутренних областей Империи через них ни разу враги не докатывались. Ни единого разу за последние два тысячелетия. А там не простые рубежи, там вечная война. Кто еще из наших властителей удельных на такое способен? При всем уважении к полководцам Вашего Величества, я таких не знаю. И верность.

— А…»Навеки верные». Знаю, но этим девизом — его предков мои предки пожаловали. Не стану спорить, заслуженно… Где отвар? Устал. Вы трое… святые отцы… Ступайте отдыхать, совещание закончено. А твое высочество, твое святейшество, твое высокопреосвященство и ты, канцлер, потерпите еще немножко. Сейчас я соберусь с мыслями и скажу свою окончательную волю…

Слуги принесли горячий отвар, поменяли масло в светильниках — Его Величество не жаловал свечи, принесли стопку свежих салфеток и тихо удалились. За окном тускло разгорался ленивый осенний рассвет, душно и липко было, как в мыльне, жрец и канцлер дышали тяжело, с хрипами, то и дело утирались салфетками, а Его Величеству хоть бы что, еще и горячее пойло пьет и нахваливает. Наследник престола и предполагаемый преемник его святейшества были намного моложе и выносливее, они терпели влажную духоту молча, без видимых усилий, гораздо острее их изводила необходимость молчать в присутствии старших.

— Значит, так… Ничего и никого я не боюсь, ни людей, ни богов, ни знамений. Но только смерть одну, ибо она положит конец моим тщаниям во славу династии и Империи, и я не узнаю, что и как будет с ними дальше. А был бы я простой смертный — и смерть бы презрел, ибо за нею — отдых, я же очень и очень устал, я ведь тоже человек. Но как государь — я обязан быть осторожным, а где надо — то и не бояться прослыть пугливым. Если есть даже малая вероятность опасности народу моему, державе моей — я обязан учитывать и просчитывать, не просчитываясь, ибо цена моим ошибкам непомерно велика бывает. Ибо сказано в книгах: боги легко простят ошибку человеку, но с государя за такую же — тяжело взыщут, вечности не хватит загладить… Я бы с удовольствием казнил всех остальных, кроме маркиза, это бы во многом рассеяло мое раздражение от их проделок… А маркиза бы отпустил к себе на рубежи. Но это выходит не по-дворянски. Слышал, сын мой? Не по-дворянски, в то время как государь — во всем первый среди дворян, и в чести, но также и в бесчестии, храни нас боги от последнего! Простить их вот так просто — не-ет. Ваше высочество, записывайте, потом передадите канцлеру. А вы, ваше высокопревосходительство, подготовите тайный указ. На долю вашего святейшества остается записать эту историю и после согласования со мною отправить в архивы, дворцовый и жреческий, размножив ее на двух одинаковых свитках. Три месяца посидят в подземелье, помаются неизвестностью, потом его высокопревосходительство сам решит — куда кого, в ссылку либо на передовую, в глушь куда-нибудь. А этого Лароги — домой, в Гнездо, пусть воюет, защищает, да о потомстве не забывает. Оболтус! Вот был бы сейчас женат и с ребенком — мы бы послезавтра и горя не знали! Чик да чик по всем шеям — и порядок, остальной молодежи в назидание! Но если уж прощать — так всех, включая мерзавца Когори Тумару… Кстати, еще раз уточняю: зачинщики оба мертвы?.. Хорошо. Я обязательно проверю, что у него за близорукость такая, у Когори у этого! Родственничек… И если выяснится, не дайте боги, что она распространяется только на своего Императора… Держать их так, чтобы даже богиня Умана не проникла к ним с утешительными вестями! В цепях, на хлебе и воде, дабы только не передохли с голоду. Никаких записочек, халатов, свиданий, выводов на прогулки, никакой мыльни, светильников, лакомств, свитков для чтения… Я — предупредил. Шкуры посдираю. А прослежу лично, я вам не стража, мне глаза не замазать.