Но на сегодняшних гостей я смотрю по-особому. Почему они здесь именно сейчас, когда начали происходить очень странные события? Кто они на самом деле?

Вот хоть Америнда и Дарки, мои бразильянки. Это же не имена. Это клички. Дарки («Темненькая») еще иногда путается, называет себя «Дарли» — это почти что «дорогая» по-английски.

Боже, вот это женщины. И ничего, что им заметно за сорок. Зато какие брюки (они меняют их постоянно, но суть остается — широкие и светлые). Какие громадные серьги в ушах, причем видно, что тут не только бижутерия. Какие кольца на длинных суставчатых пальцах: с камнями в пару сантиметров в диаметре. И темные очки несуразных размеров, причем у каждой по нескольку штук. Ну, и шляпы — монументальные, полупрозрачные, с полями иногда шире плеч, с вуалями, иной раз скрывающими хозяек чуть не до талии.

А еще они на вид явно не с этой планеты. Америнда: веснушчатая блондинка, даже немножко рыжая, с нежнейшей на вид кожей. У нее неожиданно большой и толстый в переносице прямой нос — но неожиданность тут только для тех, кто не видел латиноамериканских индейцев. Да и кличка ее — «американо-индианка» — о том же, и она этой кровью явно гордится.

И Дарки: вот именно что темная, наполовину или на четверть негритянка, со светло-шоколадной кожей, которую она с радостью выставляет напоказ до почти непристойной степени. Странное создание, не африканка, не европейка, но если вы знаете бразильцев, то обе дамы вполне вписываются в тамошний нескончаемый карнавал. А их португальский очень даже соответствует бразильской его версии.

И всё в них отлично, кроме одного — уж слишком настоящие, слишком эффектные. Нельзя же быть бразильянками до такой степени. И такими восторженными. И такими грандиозными.

* * *

Мозг действует в полуавтономном режиме, выдавая всё новые идеи о происходящем. Но единственная версия, которая сразу придет в голову любому постороннему человеку, там, в мозгу, отсутствует. Посторонний человек скажет вам: ведь это Сицилия. И удивится, что вы таких намеков не понимаете.

Но я-то местный. Вся штука в том, что сами сицилийцы относятся к своей мафии более чем специфически. Весной, когда у нас тут карнавалы, в некоторых городках марширует отдельная колонна носатых личностей в кепках, жилетках и даже с двустволками или настоящими лупарами (из этих стреляли в девятнадцатом еще веке). А за колонной иногда ползет официальная машина мафии — винтажный черный «мерседес».

Ну, а что творится в городке под названием Корлеоне, на той стороне острова, и говорить нечего. Это здесь уже индустрия и традиция — любить свою мафию.

О ней мне все рассказал Борис в том самом курительном углу на скамеечках под плющом. И видно было, как ему скучно говорить одно и то же разным людям:

— Понимаете, Серджио, к оргпреступности тут можно отнести тысяч пять человек на пять миллионов сицилийцев. И еще один миллион здешних жителей всегда поможет своим и не будет задавать вопросов. Но…

Он вздохнул и с великим почтением принял у меня сигару — редкую доминикану, которую курить так и не стал и уволок в свой домик для особых случаев.

— Но в реальной жизни нашей мафии больше нет. На самом деле она сначала ушла в большой бизнес, а потом растворилась в нем. Сегодня это финансовый капитал прежде всего. Серджио, там такие акулы, что старой доброй мафии до них далеко. Да вы почитайте Аугусто Кавади, книга так и называется — «Мафия. Ответы на вопросы туристов». Ее тут уже перевели на семь языков, включая, кажется, русский.

— Борис, как это ее нет, вы же только что сказали — пять тысяч!

— Это не мафия. Это всякие банды в Палермо, иммигрантские и прочие. Очень дрянные люди. А то, что осталось здесь, в селе, — ну, просят они у кого-то мелкие копейки за защиту, которая не так уж и нужна.

Он немного посмеялся и заключил:

— По крайней мере вы тут в безопасности. Графские семьи — чтобы они платили за защиту? Да это мафия, или ее остатки, к ним придет с кепкой в руке за советом, а не наоборот. Нет больше нашей мафии. А вот в Калабрии — о, да. Вот там положение дрянь, и что-то надо делать.

И Борис грустно покрутил головой.

А сейчас грустно крутил головой я. Потому что эту книгу Кавади я в итоге нашел и вычитал из нее, что на исходе Второй мировой не любившие Муссолини сицилийцы очень дружили с Америкой, готовили высадку здесь их десанта, и многих боссов мафии американцы потом назначили в местную администрацию. Тем более что тут поучаствовали американские сицилийцы, которые уже в США прославили своей остров весьма специфическим образом. Старая, известная история. Об этом вообще-то написаны книги, и не только Кавади.

И по крайней мере задуматься о том, что делают тут загадочные итальянцы с американской походкой и спецназовской подготовкой, было бы можно.

Но я сижу как привязанный к своим грандиозным бразильянкам, да еще без машины, и оказываю им безграничное гостеприимство с самого утра.

— Ах! — сказала Дарки, когда я (в очередной раз в моей жизни) начал рассказывать про название того хозяйства, где мы находимся.

История вообще-то замечательная. «Пьетро дель Куоре» содержит, конечно, имя хозяев — графов Пьетро, а Куоре — так обозначалась местность, которой они, может, и владели, но после Второй мировой здесь была земельная реформа, в результате которой Куоре у них отобрали. А вот название это они никому не отдадут. Зарегистрировано как товарный знак. Оно для семьи очень важно, потому что означает «сердце».

— Мы в этом хозяйстве делаем только то, что идет от сердца, — объяснял мне Альфредо, когда мы сидели с ним над новым пакетом рекламных документов для его компании на всех языках. — Наше вино — это концентрированная, ярко выраженная Сицилия, но оно прежде всего элегантно. Мы во всем ценим сердечность и легкость, когда любое дело как будто делается само собой.

Итак, с «сердцем» всё понятно, но есть еще «пьетро». А это не просто фамилия, ведь у нее есть значение — «камень». Получается «камень сердца». Я вспоминал об этом много раз, когда обнаруживал, что вообще вся Италия — это сколько угодно сердца (цветов, улыбок, стихов, снисходительности, вина). Но все это стоит не просто на твердой земле, а такой, что копнешь ее — и там очень близко к поверхности камень, такой, о который ломается любой металл.

— Как вы правы, как вы правы! — подтвердила Америнда и начала рассказывать о своей любви к Италии.

* * *

Дегустация: всё как всегда. Сначала — Bianco del Pietro, на нем держится хозяйство, выпуская эту милую вещь числом миллион двести тысяч бутылок в год. Классическая сицилийская мягкость, сорта — инзолия плюс катаратто плюс греканико, все местные. Нежное, с элегантной кисло-сладостью ближе к финишу, намек на горечь, послевкусие — абрикос? Конфетка дюшес?

Далее — куда более сложное Bianco d’Oro, в аромате чувствуются ночные цветы, айвовые тона во вкусе, мгновенный горький укус за язык на финише. Тяжелое красное Amorato, действительно нечто для влюбленных, которым не хочется отвлекаться на сложные напитки — черри плюс шоколад. Ну, и венец всему — главное вино рыцарского замка (хотя у нас и не совсем замок) — Rosso del Pietro.