«Я сплю у себя в кровати. Мне показалось, что я услышала, будто в холле кто-то есть. Я произнесла вслух: „Папочка“. Свет в холле стал тускнеть, и вскоре наступила темнота. Я поняла, что звала своего мужа».

В самом начале своих страданий от соматических фантазий Эллен была молодой женщиной и потому вполне могла позвать отца, чтобы тот ее убедил, что у нее нет никакого рака. Когда она рассталась со своим мужем, расторгнув брак, в котором не ощущала любви, а только безопасность и комфорт, она лишилась защиты от негативного материнского комплекса и ее раковая фобия стала проявляться гораздо сильнее.

Точно так же у Сары были эдиповы воспоминания о своем четырехлетнем возрасте, когда она звала отца, чтобы тот отнес ее ночью в туалет, поскольку она боялась «чудовищ, которые ползали на полу». Фактически Сару приводила в ужас ее мать, которая строго придерживалась канонов епископальной церкви и при этом полностью отдавалась взрывам агрессивной иррациональности и истерии. Это была женщина, родная мать которой сама называла себя ведьмой.

В детском возрасте у Сары был небольшой выбор для идентификации, поэтому нет ничего удивительного в том, что она идентифицировалась с отцом, который поощрял этот психологический инцест своей яркой маленькой девочки, пока она служила отражением его души. До наступления подросткового возраста пагубная сущность этого внутреннего противоречия не проявлялась. Но в это время отец рассказал ей о своем гомосексуализме, причем сделал это бессознательно и крайне возмутительно. Получилось так, словно ее распускающаяся в пубертате девственность угрожала их кровосмесительному союзу. Он попытался нанести ущерб ее женской сексуальности, как Аполлон испортил дар Кассандры, когда наложил на нее заклятие. А в действительности у Сары поздно начались менструации, при этом они всегда сопровождались сильными судорогами.

Сходство отца женщины-Кассандры с Аполлоном на этом не заканчивается. Отец Сары был ученым, с блестящим интеллектом и утонченной эстетической чувствительностью. Она обожала эти качества и идентифицировалась с ними. Но даже эти утонченные черты Аполлона имели свою тень: Феб, «светлый и святой», становится святее всех святых; Авгий, «очищающий и исцеляющий», начинает страдать навязчивыми повторениями; Гиперборейский Аполлон, недостижимый идеал, бог объективности, перспективы, логики и гармонии, становится холодным, отчужденным и шизоидным. Так, в «Агамемноне» Эсхила Предводитель хора старцев говорит, что [Аполлон] — «тот, кто не заботится о плачущих»[153]..

В своем описании Мелани Кляйн говорит, что Аполлон

«…не способен сочувствовать и проявлять симпатию, испытывая при этом страдания… [Он] напоминает мне людей, которые сразу отворачиваются от любой печали, защищаясь от чувства сострадания и прибегая к категоричному отрицанию депрессивных чувств»[154].

Таким образом, в классическом варианте Аполлон оторван от своих матриархальных корней и проецирует на Эриний темноту и негатив; тем самым у него проявляется отсутствие всякой потребности в фемининности, но при этом он постоянно преследует нимф. Криста Вольф замечает:

«Максима дельфийского оракула „Познай себя“ — один из девизов Аполлона… [Аполлон] не способен к самопознанию, которое он стремится обрести. Какие бы тонкие места ни затрагивали он и его ученики… они оказываются холодными. Им нужны маленькие хитрости, чтобы не умереть от холода. Одна из таких хитростей заключается в том, чтобы превратить женщину в источник энергии. Иными словами, подстроить ее под свой жизненный и мыслительный паттерн. А попросту говоря, использовать ее»[155].

Такая характеристика Аполлона соответствует не только описанию отца женщины-Кассандры, но и ее внутренней маскулинности. Это очень опасный Анимус для женщины, не имеющей прочной основы в женском Эго. Ее энергия втягивается в Анимус. Он не служит мостом, соединяющим ее с женской Самостью. Он направляет ее вверх и вовне, а не вниз и внутрь. Область ее сознания проецируется на Анимус и таким образом получает внешнее выражение. Эго и Анимус соединяются для нарциссической защиты, чтобы не чувствовать боли и подчиненности. Все становится больше, чем сама жизнь, и идеализируется.

Женщина может открыто выражать свое мнение и даже быть в нем навязчиво честной, но делать это неадекватно и, наверное, далеко не лучшим образом. Так, например, Сара часто рассказывала длинные неправдоподобные истории, которые, по ее мнению, сами вылетали у нее изо рта. Кроме того, она имела склонность к фантазиям о величии при констелляции болезненного комплекса. Таковы разновидности проявления Эго, идентифицирующегося с аполлоническим Анимусом.

В других случаях, наоборот, Эго подавляется болезненной Тенью, замечающей и ощущающей все, что его пугает. Женщина исторгает из себя все, что ее пугает, что она видит и в чем не может разобраться, или же на нее нападает немота, и она боится произнести хотя бы слово. Она часто вызывает у окружающих аполлонический соблазн или садистские нападки. Кроме того, она как бы выпадает в темноту.

В обоих случаях сказывается недостаточная стабильность и способность Эго служить контейнером. Женщина ощущает себя крайне обеспокоенной своим Анимусом или Тенью. Цель анализа заключается в укреплении Эго, и этой цели можно достичь в результате проективной идентификации в отношениях переноса.

Как отмечалось ранее, достаточно сильный перенос возникает вследствие крайней экстравертированности пациентки, а также ее внушаемости и готовности проецировать энергию на любую властную фигуру. Это идеализированный перенос, и аналитик сразу становится воплощением мудрости и просветленности. Часто аналитик принимает на себя роль советника и учителя, помогающего исследовать реальность, обсуждать способы, помогающие пациентке улучшить свою жизнь, объяснять правила аналитического процесса. Таким образом создается терапевтический контейнер, развивается сотрудничество с Эго, что способствует формированию доверия и исцелению психического расщепления.

На этой стадии функция аналитика во многом похожа на функцию Афины, которая является посредницей между Аполлоном и фуриями на процессе Ореста. Защищая аполлонические ценности, аналитик добивается уважения Анимуса пациентки, нарциссическое презрение которой могло преждевременно оборвать идеализированный перенос. Точно так же рациональное понимание негативных аффектов пациентки позволяет аналитику найти особое место фуриям и по крайней мере временно их задобрить, тем самым нейтрализуя чрезвычайно сильную реакцию негативного переноса, способную разрушить аналитический контейнер. Таким образом, действия аналитика вполне отвечают словам, с которыми в «Эвменидах» Афина обращается к фуриям:

Прощаю гнев твой. Старше ты по возрасту.

Но если старшинство и за тобой, то Зевс

Мне тоже дал способность к разумению[156].