— Стой-стой. Так выходит, он того? — Бары-шев задумался.

— Улови мысль: три заданных вопроса и один ответ: «…со своей жизнью имею право поступить…»

— Самоубийца?

— Вот. И я так подумал! Клишин страдал манией величия! Видимо, смотрел ту же передачу, что и я. О гениях, способных предсказать свою смерть и безропотно на нее идущих. Но для этого он должен был прославиться! Им бьш задуман неплохой спектакль, голова у парня варила: умудрился и к Саше зайти, и платок стащить, и пуговицу от моей рубашки отодрать. Зачем подставлял? Мстил за детскую обиду? Такой зрелый, сложившийся человек, писатель, красавец, талант и помнить про какую-то девчонку? Не поверю!

— Тогда что? Ты понял?

— Сначала подумал, что "понял. После десяти листов этого чтения был уверен, что Клишин — самоубийца. Но где тут логика? Да, его не пуб-ликовали, но Павел Андреевич не бедствовал. Дачку ты сам видел, дамочки по нем с ума сходили, и дамочки, заметь, не бедные. Мужчинка бьш не из дешевых. Да и статейки в газеты он пописывал, гонорары получал. Славы не было, это да. Но ведь непризнанные гении тем и утешаются, что прославятся после смерти. Он и хотел! Но…

— Что но?..

— Да ничего. Его убили, Серега.

— Ты же сам…

— Да, пока не прочитал вот это: «… Мое тело лежит у стола, потому что я не хотел умереть сидя. В сидячей позе есть смирение, а я хочу просто упасть, ни на миг не согнув коленей. Я хотел посмотреть Ему в глаза и сказать: "Я тебя победил!" Его изображение висит в углу специально для этого. Последние счеты. Я победил свою Судьбу! Я прошел тот путь, который хотел, а не тот, который мне был предназначен! Если я прав, то лежу сейчас возле стола, голова левой щекой касается пола, правая нога чуть согнута в колене, левая выпрямлена, глаза открыты и остекленели, руки раскинуты, не сжаты в кулаки, я ухожу пустой, все оставив здесь; на Земле. А все — это моя последняя книга…»

— И что? Из чего ты, Леша, сделал вывод, что писателя убили? Я ничего не нашел.

— Вот и я сначала ничего не заметил! Прочитал, пошел дальше, а потом всплыло. Вернулся, еще раз прочитал. Я видел труп Клишина, Се-рега. И он лежал точно в такой позе, какая здесь описана.

— Ну и что?

— А то. Ты можешь сколько угодно позировать, прицеливаться к бокалу с ядом и видеть себя после смерти красивым и спокойным. Даже выпить этот цианистый калий и приготовиться красиво упасть. Но когда яд начинает действовать, в дело вступают инстинкты, самый могучий из которых — инстинкт самосохранения. Ты видел, как умирают от мгновенно действующего яда? Это прежде всего удушье, за горло руками будешь хвататься, раздирать его, потому что яд парализует, сердце останавливается и воздуха не хватает. А тут повернутая в нужную сторону голова, нога, согнутая в колене! Нет, Сере-га, ему подыграли, просто подыграли! Теплое еще тело разложили согласно сценарию, так он и окоченел.

— Погоди, значит, убийца дал яд, потом смотрел, как Клишин корчится в агонии, потом передвинул его к столу и заботливо по книге все устроил? Да это же монстр!

— Не знаю, кто это. А главное, не пойму, зачем? Такое ощущение, что написали пьесу, всем раздали роли, даже мне и моей жене. Хотя мы-то с Сашей своего согласия не давали. Да боюсь, что никто не давал! Но… Занавес подняли, и пьеса началась. Парадокс в том, что пьесу написала жертва, то есть тот человек, который теперь на развитие событий влиять никак не может. Его в землю закопали, все с ним. Понимаешь? Но действие-то идет! Каким образом он смог заставить актеров исполнить свои роли и, главное, зачем? Ты понимаешь?

— Я уже ничего не понимаю. Слушай, Леша, давай выпьем, что ли?

— Что ж. Давай выпьем, — вздохнул Алексей.

Ну как объяснить Сереге дурное предчувствие? Спектакль начался и конец, судя по всему, не скоро. А вдруг там, в пьесе, есть еще жертвы? Неожиданные ходы?

Леонидов принес из беседки теплую бутылку водки и две рюмки.

— Тьфу, гадость! — сказал Серега, разгоняя руками летающие вокруг одуванчики.

— Согласен. Теплая, противная.

— Значит, ты решил самостоятельно вычислить убийцу? — уточнил Барышев, закусывая теплую водку остывшим шашлыком.

— Ну, во-первых, не хочу, чтобы эта «Смерть» появилась в печати, а во-вторых, не могу представить, что его поймает Игорек Михин. Про тупых оперов ты у Клишина читал?

— Что, честь мундира задета?

— А не надо всех считать глупее себя! Я и Сашке уже об этом говорил, и тебе повторяю.

— Ну если тебе еще раз понадобится физическая сила…

— Ты мне всегда нужен.

— Да?

— Знаешь, Барышев, я пьяный, потому признаюсь: втайне я тебе завидую. Если бы я был таким высоким и сильным! А главное, спокойным. Ты по жизни идешь, как по проспекту, а я все закоулки какие-то ищу. Мало того, помойки на пути попадаются. Кажется, что неприятности сами меня ищут. Ну почему Клишин оказался именно моим соседом по даче? Почему, допустим, не соседом твоей тещи?

— Так. Рюмку поставь. Разговорился! Нам еще террасу фанерой обшивать.

— Это мы завтра, с утречка, — зевнул Алексей. — Сегодня у нас праздник. Аида купаться!

— Ты не потонешь? Водочки выкушав и употребив безмерно шашлычков? — прищурился Се-рега.

— А ты на что? Я видел, как ты плаваешь. Парочку захлебнувшихся Леонидовых вынешь из воды одной левой.

— Раз доверяешь, пойдем. Женщины! Купаться! — заорал Барышев так, что Анечка с Александрой вздрогнули и вскочили.

— Сережа, ты нас напугал! — начала выговаривать мужу Анечка.

— А чем вы так увлеклись? Пошли охладимся, дамы.

…Речки в деревне Петушки не было, не повезло местным жителям. Но дачники скинулись и экскаваторщик вырыл пруд, вполне пригодный для купания. На пологий бережок завезли несколько машин речного песка, чтобы создать иллюзию настоящего пляжа. Песок со временем куда-то рассосался, как от всего хорошего от него остались только приятные воспоминания. Реальность же была сурова: в пруду завелась тина, а в тине — пиявки и лягушки. Но когда на улице больше тридцати градусов жары, уже все равно, с кем вместе ты будешь плавать, в смысле, с какими животными.

Женщины повизгивали на берегу, вглядываясь в мутную воду, не плывет ли что-нибудь зеленое, лупоглазое, а Барышев с Леонидовым бултыхнулись с разбега в пруд и поплыли, отфыркиваясь, к противоположному берегу.

— Ух, хорошо! — заорал Леонидов. — Сашка, ныряй!

Александра с Анечкой робко сошли в воду по деревянной лестнице.

— Ой, лягушка!

— На суп ее! — крикнул Барышев. — Девки, ловите зеленых, вечером сварим!

— Дурак здоровый, — сказала, подплывая к нему жена. — Не бултыхай ногами, я плаваю плохо. И не вздумай под меня нырять!

— Саша! Ты где?