– Рассказывать нечего, Эверетт.

– Лора другого мнения.

– Местный колорит, и только. Слухи десятилетней давности до сих пор актуальны. Потому что никто никогда никуда не уезжал.

– Ты-то уехала.

– Я – да.

Эверетт нахмурился. Я его не убедила.

– Мы были почти детьми, Эверетт.

Он потянулся, прижался щекой к оконному стеклу. Искривил уголок рта.

– Тайлер был твоим кавалером на выпускном, да?

– Перестань, – ответила я. Со смехом – раз уж Эверетт решил меня подразнить. – Нет, не был он моим кавалером.

– Это с ним ты невинность потеряла? Дай угадаю: тебе – шестнадцать, место действия – заднее сиденье пикапа?

– Какой ты пошляк.

– Но я ведь прав? Прав?

Он осклабился.

– Нет, – отрезала я.

Не шестнадцать, а семнадцать. И не в пикапе, а в Тайлеровой комнате, на кровати, которая представляла собой простое основание с матрацем. И с дополнительным покрывалом – Тайлер стащил его с дивана, потому что помнил про мою вечную зябкость. Был мой день рождения, руки у Тайлера дрожали, когда он расстегивал пуговицы платья, и я накрыла его ладони своими, чтобы унять дрожь, чтобы помочь ему.

В машине было тесно и душно, я опустила оконное стекло, ветер ворвался внутрь, пробежал по моим волосам – неуловимый, как воспоминание.

– С тех пор целая жизнь прошла, Эверетт.

* * *

Я вырулила на подъездную дорожку, остановилась, но фары не выключила – пусть освещают голое крыльцо.

– Ну а вдруг этот самый Тайлер все-таки причастен к исчезновению Аннализы? Возможен такой вариант, а?

Господи, как ему не надоест?.. Я выключила двигатель – и сразу вокруг ожила, затрепетала ночь.

– Пока неизвестно, случилось ли с Аннализой что-нибудь вообще. Ее брат видел, как она пошла гулять в лес. Вернулась или нет – вот вопрос. Может, вернулась. Может, уехала отсюда.

– Нет, ну а Тайлер в принципе мог это сделать?

Мог ли Тайлер? Поди знай. Эверетт ухватился за мое молчание.

– Не хочу, чтобы ты здесь оставалась совсем одна.

– Пустяки.

– Твой бывший последним говорил с пропавшей девушкой. Ее, в свою очередь, в последний раз видели уходящей в лес. В тот самый лес, что подбирается к твоему дому. А этот твой Тайлер еще и ремонт у тебя делает.

– Тайлер мне зла не причинит.

Мы вошли в дом.

– Людям, Николетта, свойственно меняться. Десять лет – изрядный срок.

– Знаю.

Изрядный, ха. Люди – они как матрешки; у каждого первоначальная версия упрятана в последующую, и так до самой новейшей. Но те, прежние версии никуда не пропадают и не меняются, они так и сидят внутри. Просто их не видно. Тайлер остается Тайлером. Человеком, который никогда меня не обидит; сомнения тут излишни. Но в то же время Тайлер – и тот парень, что с восторгом смотрел на свою девчонку, замершую над пропастью на чертовом колесе; тот парень, что оттолкнул Коринну на глазах у целой компании и даже не подумал извиниться.

Я проверила, не перемещена ли табуретка возле задней двери. Глядела долго, не могла припомнить, так она стояла или не так. Вроде сдвинута. Самую чуточку. Или это только кажется?

– Ты в порядке? – крикнул из комнаты Эверетт.

– Да. Просто задумалась.

– Иди в постель.

– Я не устала.

Наши отражения в темном окне. Эверетт приближается. Ерошит мне волосы, откидывает хвост со спины на плечо. Целует меня в шею сзади.

– Пойдем ляжем.

Я перевела взгляд на темное пространство за нашими отражениями, у древесных корней.

Повторила:

– Я не устала.

Почувствовала тяжесть ключа в кармане. Зубчики впились в кожу – как целый ряд вероятностей, ни одна из которых не желает потесниться.

НАКАНУНЕ

День 12-й

Что-то в этом доме происходило.

Может, скелеты в шкафах шевелились, как папа выразился накануне. Вроде – бред полусумасшедшего; однако, отчаявшись найти зацепку, и в таком бреде смысл углядишь. Кроме меня, многие в городе отчаялись; им-то папины слова за улику и сойдут.

Я позвонила Эверетту, попросила совета насчет папы. Эверетт обещал разрулить. Но он-то в Филадельфии, а я – здесь; и он не перезвонил после вчерашнего разговора. Если Эверетт срочно не подскажет, как унять копов, они и мой дом обыскать не преминут. Станут шарить всюду, как я шарила всю сегодняшнюю ночь. Пока не сообразила: папа имел в виду шкаф у себя в комнате. Я пока только содержимое своего собственного шкафа перетрясла. В шкафу Дэниела вообще было пусто.

А папа говорил про встроенный шкаф возле их с мамой спальни.

Я туда сунулась, но обнаружила только старую рабочую одежду (больше она папе не понадобится), пару стоптанных тапок (выбросить их, а то воняют) да несколько монет в пыли на полу.

Торопливо, с лязгом, я «листала» железные плечики, прощупывала швы, выворачивала карманы. Впустую. Кончилось все моим сидением на полу, над грудой тухлого тряпья, – одинокая девочка, которая пытается не заплакать.

«Вот что бывает, когда слушаешься сумасшедших, Ник».

«Вот чем такое кончается».

Я поднялась, глубоко вдохнула, чтобы унять дрожь в руках. Не очень помогло. Предприняла вторую попытку. Ткнулась лбом в стену, распластала ладони на штукатурке. Поневоле уставилась в пол.

Пыль; в пыли валяется заколка – наверно, еще мамина; у левой моей ступни – пара шурупчиков: во время óно закатились в угол. Вот если бы я медленно теряла разум – где бы я важные вещи стала прятать? Босой ногой я пощупала шурупчики, перевернула их. Шляпки оказались выкрашены белой краской. Такой же, как стены. Я подняла голову. Точно надо мной располагалось вентиляционное отверстие с решеткой, в решетке недоставало двух нижних шурупов, а шуруп в правом верхнем углу был закручен кое-как, до половины. Я вдохнула. Похоже, нашла. Проверить, сию же минуту. Дрожащими руками я принялась откручивать шуруп. Вот он упал на пол, вентиляционная решетка повисла на единственном шурупе, открылся темный прямоугольник – вход в туннель.

Снизу я не могла заглянуть внутрь, но запустила туда руку и сразу нащупала блокноты на спиральках. Вытащила их, выронила; они с шорохом упали, а несколько листков-вкладышей медленно спланировали. Я поднялась на цыпочки, глубже запустила руку в туннель, выгребла новые бумаги, новые блокноты, новую пыль. Это все – или в туннеле осталось еще нечто? И сколько других тайников хранит наш дом, сколько папиных секретов скрывает? Мне представились кипы бумаг в пространствах меж стен – как замурованные скелеты.