– Ах ты, казенный поставила, – прошептал кто-то рядом с Родионом.

– Да уж, мертвый шар, тронь – упадет, – согласился другой голос.

– Так и партию со стола взять…

Будто ничего не случилось, Варвара отошла в тень. Почти не целясь, Липа забрала очки. И пошла на серию. Подряд уложила таких красавцев, что в публике зааплодировали. Маркер потребовал тишины. Варвара, скрестив руки за кием, следила с напряженным спокойствием.

Счет сравнялся. Партия близилась к развязке.

Выцелив играть шаром, Липа дала накатом. Биток ударил как нужно, но ушел в боковую лузу – получилось на себя. Маркер начислил штрафные, передав ход.

Обойдя стол, Варвара нашла интерес. Назначила срезать в угловую лузу. Удар сложнейший, а с дальнего расстояния – фантастический. Играть такого, когда судьба на волоске, – огромный риск. Легче отыграться да поставить маску: пусть соперник мучается. Но барышня заняла стойку и взяла битку.

Ждали чуда. Атмосфера накалялась. Даже Липа невольно подалась ближе к столу. Ванзаров чуть приподнялся на носках.

Кий мерным ритмом выцеливал точку. И вдруг вонзился в стол. Биток прыгнул перескоком, взмыл от сукна, тенью пронесся мимо соперницы и разнес призовую вазу у дальней стены. Посыпались осколки. Кий хрустнул. Никто не шевельнулся. Даже на маркера напал столбняк.

Напряжение прорвалось криками. Придя в себя, публика переживала трагический момент. Варвара сохраняла спокойствие. Как ни в чем не бывало принесла извинения за кикс, смахнула обломки и спросила новый кий.

Зачистив ладонью в перчатке крошки, маркер вернул шар, урезонил публику и назначил штрафные. Удар перешел к Липе. Выпал шанс выиграть партию. Неуверенно приладив кий, она назначила простой шар. Биток ударился в борт, отскочил, не задев ничего: дала промах. Словно без сил, Липа оставила стол.

Варвара ответила прямым шаром, а за ним двумя другими. Маркер огласил счет и победителя. Кии легли к бортам.

Партия кончилась.

Господа бильярдисты, возбужденные исходом партии, принялись вопить, топать ногами, аплодировать и выражать кто восторг, а кто отчаяние со всем жаром настоящих фанатиков. Только Родион не участвовал в празднике жизни. В гуще спин и рук, получавших и отдававших мазы, он пытался разглядеть быстро удалявшийся смокинг, странно напоминающий Бородина. Достать нарушителя домашнего ареста не было никакой возможности. Впрочем, как и победительницу. Ее окружили, поздравляя и требуя непременно составить партию.

Варвара сдержанно улыбалась, принимая комплименты как должное. На долю проигравшей досталось забвение. Липа незаметно исчезла.

– О, Ванзаров, и вы тут?

Ему улыбался моложавый субъект в криво висящем смокинге, в котором наш герой узнал репортера ежедневной газеты Кормильцева – господина навязчивого, но веселого. Обменявшись со щелкопером мнениями о матче, Родион заметил:

– Сколько у госпожи Нечаевой талантов…

– Да, в пирамиду отлично играет, – согласился Кормильцев.

– Еще криминальные романы с продолжением публикует. Кажется, в «Петербургском листке»?

– Кто публикует? – искренне не понял репортер.

– Варвара Нечаева. Пишет под псевдонимом Розовое Домино.

Плохо сидящий смокинг затрясся от бурного смеха:

– Эх, господин Ванзаров, сразу видно: не любите криминальные романчики. А зря. Тренирует мозг. Так вот знайте: Розовое Домино – не только не женщина, а всеми любимый и почитаемый Николай Животов. Известнейший автор. Взять хотя бы его «Макарку-душегуба». Захватывающая вещица…

– Какая досада. Думал, она с газетами сотрудничает…

– Верно, сотрудничает. Составляет бильярдные задачки. Трудные, надо сказать.

– И давно?

– Месяца два публикуется, не меньше.

Отказавшись отметить победу, Родион отделался от навязчивого писаки. Непременно требовалось самому выразить восторг победительнице. Но Варвары и след простыл. Ее поглотила толпа болельщиков.

Близкая осень подбиралась ночной прохладцей. Окна закрылись, сберегая дневное тепло. Доходный дом на Садовой погрузился в мирную дремоту. Свет не горел. Только домовладелец Крюкин, экономивший на ночном стороже, дремал за воротами на каменной тумбе.

Родион вежливо погремел закрытой калиткой. Спросонья не разобрав, что творится, Крюкин подскочил, но, узрев знакомый силуэт, кинулся отпирать. Господин Ванзаров хоть и снимал маленькую квартирку, платил исправно и никогда не спорил с повышением квартплаты. Чем домохозяин бессовестно пользовался. Заперев за поздним постояльцем калитку, пожелал доброй ночи. Однако про себя подивился: это как же надо кутить, чтобы за день отпуска спустить весь багаж с саквояжем да явиться домой пешком, как видно, без копейки. Видать, юноша – тайный игрок, раз пришел на своих двоих и без хмеля. Надо будет с него аванс за сентябрь потребовать, а то мало ли что: спустит костюм – и за квартиру платить нечем.

Между тем Ванзаров пробирался по темной лестнице, на освещении которой экономились свечи и керосин. Вот и пещера лестничной площадки. Ключ механически ткнулся в скважину замка, оборот-другой. На коврик скользнуло что-то прямоугольно-белесое, прижатое дверью. Жилец поднял заклеенный конверт без надписи.

Неторопливо скинув пиджак и испив из крана воды с гниловатым душком, Родион зажег на рабочем столике керосиновую лампу под зеленым абажуром и старательно обнюхал послание. Нечему удивляться, у каждого своя манера. К запахам Ванзаров относился с большим почтением, если не сказать с любовью. Бывало, в детстве старший братец завяжет ему глаза, подсунет разнообразную гадость и потребует угадать. Ладно, не будем ворошить темное прошлое, и так время позднее.

Ну так вот. Конверт пах чем-то странно знакомым, только не канцелярским клеем. Запах чуть резковат, но приятен: была в нем сладкая нотка и что-то от химической эссенции. Но разве мог даже чуткий нос, даже состоящий в сыскной полиции, сравниться с лабораторией Лебедева? Конечно, нет. Ах, Аполлон Григорьевич, где же ты!

Из аккуратно срезанного бока вывалился листок, сложенный пополам. Развернув его, Родион обнаружил послание.

Несмотря на некоторое косноязычие, смысл выпирал предельно ясно. Вместо того чтобы испугаться или заставить двери шкафом, юный чиновник опять принюхался. Ну прямо как хорошая легавая, пардон, конечно… Пахло все тем же. Конверт и слова держал один клей. И довольно прочно. Вырезанные лепестки ни за что не хотели отрываться.

Письмо Бородина легло рядышком. Хоть без великого криминалиста выводы хромали на обе ноги, но кое-куда привели. В свежем послании края обрезов – рваные и кривые. Забавно, что все слова начинаются со строчных букв. И еще мелочь: после слова «берегись» ножницы пощадили странный значок из двоеточия и скобки: «:)». Брак наборщика, зато какой полезный. С такой отметиной издание опознать легче.