Ты, может быть, по своему опыту знаешь это чувство — как говорится, сам с собой в разладе: например, собираешься уйти, но хочется остаться, — и тут приводят какую-то гадину, и невольно тянет полоснуть ее по шее чем-нибудь острым.

Где-то посреди Огайо они сделали остановку — решили переночевать в мотеле. В воздухе повисла неловкость. Оба устали — от разговоров, от езды. Скотт чувствовал: она гадает, как ее угораздило сесть в машину к чужому человеку, какому - то подозрительному доброхоту, да кто он вообще такой, почему она должна сидеть с ним в комнате, очень похожей на ту бурую коробку, где ее голову пытались опорожнить, вывернуть наизнанку, словно бумажный фунтик с рисом на свадьбе. Одна и та же комната растиражирована на всю общенациональную сеть мотелей, от Тихого океана до Атлантики, и этот тип заставит меня ночевать в каждой из них.

Тогда он рассказал ей о Билле, рассказал все, что знал о творчестве, человеке, все хорошее, все плохое, о том, как глубоко врос в его жизнь сам. Она ничего не говорила, но, похоже, пыталась его услышать, вспомнить, что есть другой мир, мир литературы, уединенной жизни, росистых зарослей осоки.

Они устроили себе праздник — пошли ужинать в ресторан. Зал, куда попадаешь по висячему мостику, меню в узорчатом переплете. Она впервые посмотрела на Скотта. Иначе говоря, наконец-то его увидела, осознала, какими бескорыстно-необычайными были последние тридцать шесть часов, различила отпечаток этой необычайности на его лице. Они вернулись в номер. Для сочувственного, спасительного, нерасчетливого секса время по-прежнему не приспело, и Скотт задумался, все ли правильно делает. Она 5* рассказывала, потом заснула, потом растолкала его, чтобы кое-что досказать.

Они ей говорили: да, уход из секты мучителен, ты перестаешь чувствовать себя посвященным.

Они говорили: мы же знаем, ты хорошая девушка, просто сейчас у тебя трудный адаптационный период, а твои родители тем временем ждут, молятся и выписывают чеки за реанимацию твоей души.

Они заставили ее признать, что Церковь превратила ее в робота. Она повторяла нараспев: "Обработала меня — превратила в робота, обработала меня — превратила в робота". В ту ночь у нее в голове опять вспыхнули колючие лучи. Она встала с постели и попыталась что-то сказать женщине в наушниках, но губы не слушались, и спустя какое-то время она очнулась в туалете, стоя на четвереньках на полу: ее рвало национальными кушаньями со всего мира.

Они сказали ей: ну ладно, отправим тебя в центр реабилитации, где заблудшие, исчахшие души, изломанные самыми разными сектами и движениями, находят приют, получают консультации психологов.

Приехал Рик, привез одежду, карманные деньги, ящик с деликатесами, переложенными шикарной соломкой. И все поехали в аэропорт. В кармашке на дверце Карен нашла пестрый буклет "Как рассказывать детям о раке", стала его перелистывать. Когда все вылезли из машины, она увидела полицейского и кое-что придумала — подошла к нему и сказала, что ее похитили. И указала ему на похитителей, а те… есть такой глагол, который может ассоциироваться со спокойствием и уверенностью, но в действительности означает "растеряться"… Ага, вот: они окаменели. Да и вид у них был виноватый — и поделом им всем, даже двоюродному братцу с зеленым чубом. Итак, на тротуаре разгорелся многоголосый спор, слившийся с обычным гамом аэропорта. Кто-то возразил, что закон штата об опеке дает право… а Карен бросилась бежать, стремглав понеслась по залам, потом вниз по какой-то лестнице, ощущая, что легка, молода и ловка, пробилась сквозь толпу к дверям нижнего яруса, наружу, прыг в такси, и шепотом водителю: "В центр".

Она не знала, какого города этот центр, но, добравшись туда, отложила пятьдесят долларов на будущее, а остальные сунула в окошечко автобусной кассы; билет на автобус компании "Грей - хаунд"; спустя три часа она вышла в Уайт-Клауде, в городе, чье имя — Белое Облако — навеяно небом, где Скотт и увидел ее бредущей по почти безлюдной улице.

Брита сказала:

— У меня есть снимок Эвы Арнольд, сделанный в городе Уайт-Клауд, штат Канзас. По-моему, на нем как раз и изображена главная улица с кирпичным зданием — наверняка то самое, у которого остановилась Карен, когда вы с ней заговорили. И трактор почти наверняка есть, а может, комбайн, в общем, какая-то сельскохозяйственная машина с большими колесами.

— Только нас там нет, ни ее, ни меня.

— А на одном из магазинов — та вывеска с забавным словечком, про которую вы упомянули, слово, скорее всего, индейское, и вся фотография — бескрайность неба, бескрайность улицы, картина заброшенности, потрясающей и банальной, — в каком-то смысле сводится к этому странному слову на вывеске.

— Вспомнил. "Ха-Тсси-Каа". Деталь из Билла Грея. И весь город из Билла Грея, серьезно.

Наконец они поехали тем же самым маршрутом, по которому Скотт и Брита едут теперь, только, разумеется, в обратном направлении, и Карен расспрашивала о Билле. Скотт вдруг сообразил, что она впервые сказала больше десяти слов кряду о том, что не касается ее самой. Он не знал, позволит ли Билл ей остаться. Но тот, как оказалось, даже ничего не стал обсуждать. Они вошли в дом, заговорили с Биллом о поездке, и Карен, по-видимому, понравилась Биллу. В глазах у него проглянула насмешливая отрешенность, означающая: "О некоторых поступках, пока их не совершишь, нельзя наперед знать, разумные они или дурацкие".

Прочитав романы Билла, она перебралась с продавленной кушетки в постель Скотта, и ему стало казаться, что она была с ним всегда.

Билл лежал и курил, с пепельницей на груди. Всякий раз, когда он вот так укладывался, ему приходили на ум старые богачи-алкоголики в нью- Ј ^ Йоркских особняках, задыхающиеся в дыму своих медленно тлеющих матрасов.

Вошла Карен в трусах и безразмерной футболке.

— Немного полегчало, мистер Билл?

Забралась на кровать, села Биллу на живот,

выпрямилась, руки на бедрах.

Из коридора сочился свет.

— А давайте-ка вы погасите сигарету и покурите Скоттовой марихуаны. Авось поможет заснуть, если иначе успокоиться нельзя.

— Мне сейчас не до сна.

— Я к траве так и не пристрастилась — какая - то избирательная брезгливость.

— Мне после нее снится, будто у меня разрыв сердца.

— А Скотт ее курит, в основном чтобы снять напряжение — после ночной возни с рукописями или архивом.

— Сейчас мне нужно не то, что снимает, а то, что поднимает.

Она немного попрыгала на нем, пока он не застонал, потом присела на корточки.

— Он говорит, ты близко знаком с целым спектром веществ, изменяющих биохимический состав организма.

— Это разрешенные лекарства. По рецептам, выписанным врачами. Все строго по закону.

— Под одеялом что-то встрепенулось — отчетливо чувствую.

— Я тебе когда-нибудь говорил, как моя первая жена…

— Нет, по-моему. Что — как?