Когда они замерли в некоем подобии стойки «смирно», Беллис поняла, что прибыло начальство. У фальшборта стояли двое мужчин и женщина. Убийца — облаченный в серое вожак — присоединился к ним. Его меч и одежда теперь были чистыми.

Мужчина — помоложе того, что в сером, — и женщина сделали несколько шагов навстречу воину. Беллис не могла оторвать от них взгляда.

Мужчина, одетый в темно-серый костюм, и женщина — в простое синее платье, были высокими и держали себя с непререкаемой властностью. У мужчины были ухоженные усики и непринужденно-высокомерный взгляд. Черты женщины были тяжелыми и неправильными, но очертания губ говорили о чувственности; жестокий взгляд приковывал.

Но Беллис притягивало нечто другое, что завораживало и отталкивало ее. Это были шрамы.

Один шел по лицу женщины, от левого глаза до угла рта, — тонкий и плавный. Другой, толще, короче и более ломанный, шел от правой ноздри по щеке, а потом загибался, обводя глаз снизу. Шрамы рассекали ее бледно-желтую кожу с такой точностью, что становились произведениями искусства.

Переведя взгляд с женщины на мужчину, Беллис почувствовала, как к горлу подступает тошнота. «Что это за мерзость такая?» — с беспокойством подумала она.

Мужчина был украшен такими же отметинами, но расположенными зеркально: длинный кривой рубец на правой стороне лица и надрез покороче под левым глазом. Так, словно он был искаженным отражением женщины.

Беллис в ужасе разглядывала искалеченную пару, и тут женщина начала говорить.

— Теперь вы уже поняли, — сказала она на хорошем рагамоле, произнося слова так, чтобы было слышно всем, — что Армада не похожа на другие города.

«Это что — приветствие?» — подумала Беллис. Неужели у них не нашлось больше ничего для переживших потрясение и недоумевающих пассажиров «Терпсихории»?

Женщина продолжила.

Она стала рассказывать о городе.

Иногда она замолкала, и тут же вступал мужчина. Они были словно близнецы, заканчивающие друг за друга предложения.

Слушать то, что они говорили, было трудно, и Беллис с лихорадочным возбуждением отмечала то, что пробегало между двоими в шрамах каждый раз, когда они смотрели друг на друга. Прежде всего — вожделение. Беллис в это время была сама не своя, словно прибытие снилось ей.

Позднее она поняла, что восприняла многое из сказанного, что оно проникло в нее и было осмыслено на подсознательном уровне. Это выяснилось, когда она против своей воли начала жить в Армаде.

Но в то время она осознавала только накал, исходивший от этой пары, и недоуменное возбуждение, с каким были встречены последние слова женщины.

Смысл их дошел до Беллис лишь несколько секунд спустя, словно ее череп был некоей плотной средой, замедлявшей звук.

Все разом выдохнули, раздался всеобщий вскрик, а за ним вспышка недоверчивых одобрительных восклицаний, огромная всесокрушающая волна радости, шедшая от сотен изможденных переделанных, зловонных и дрожащих. Эта волна поднималась и поднималась, поначалу нерешительно, а потом резко перешла в безумное, исступленное ликование.

— Люди, какты, хотчи, креи… переделанные, — сказала женщина. — В Армаде вы все моряки и граждане. В Армаде нет привилегированных. Здесь вы все свободны. И равны.

Вот оно наконец, приветствие. И переделанные ответили на него слезами и громкими благодарностями.

Беллис вместе с ее случайными попутчиками повели в город, где их ждали представители ремесленных корпораций с контрактами в руках и внимательными, нетерпеливыми взглядами. Беллис, выходя из комнаты, оглянулась на двоих вождей и изумленно заметила, что к ним кое-кто присоединился.

Иоганнес Тиарфлай в полном недоумении смотрел на руку, протянутую ему мужчиной со шрамами, смотрел не пренебрежительно, а так, словно не понимал, что ему с нею делать. Пожилой человек, стоявший рядом с убийцей и украшенной шрамами парой, сделал шаг вперед, поглаживая свою яркую седую бороду, и громко приветствовал Иоганнеса, назвав его по имени.

Больше Беллис ничего не успела увидеть — ее увели. Увели с корабля в Армаду, в ее новый город.

Скопище плавучих жилищ. Город, построенный на костях старых судов.

Повсюду на непрестанном ветру полоскалась и сохла потрепанная одежда. Она шелестела в переулках Армады, на высоких кирпичных сооружениях, на колокольнях, на мачтах, печных трубах и древнем рангоуте. Беллис, глядя из своего окна, видела множество переделанных мачт и бушпритов, корабельных носов и полубаков, из которых слагался городской ландшафт. Многие сотни связанных вместе кораблей, занимавших почти квадратную милю морской поверхности, и построенный на них город.

Морская архитектура была представлена во всем своем многообразии: раздетые лонгшипы, галеры, люггеры и бригантины, массивные пароходы длиной в сотни футов и каноэ не больше человеческого роста. Были здесь и редкостные суда: ур-кетчи, барк из окостеневшей китовой туши. Соединенные канатами и подвижными деревянными трапами, сотни судов, смотрящих во все стороны, покачивались на волнах.

Город был шумен. Лай цепных псов, крики уличных торговцев, жужжание двигателей, стук молотков и станков, треск раскалываемых камней. Гудки, доносящиеся из мастерских. Смех и крики на соли, языке моряков всех племен, на котором говорили в Армаде. Ниже всех этих городских звуков было хрипловатое урчание катеров. Стоны дерева, хлопки кожи и канатов, удары корабля о корабль.

Армада постоянно двигалась, ее мостки раскачивались из стороны в сторону, ее башни кренились.

Корабли переделывались изнутри. То, что было каютами и переборками, превращалось в квартиры. На прежних батарейных палубах оборудовались мастерские. Но город не ограничивал себя изначальными очертаниями судов. Он изменял их. Корпуса надстраивались, на них появлялись новые сооружения; здесь можно было видеть стили и материалы сотен народов и культур, соединившихся в эклектическую архитектуру.

Многовековые пагоды балансировали на палубах древних гребных судов; цементные монолиты высились, как дополнительные дымовые трубы, на колесных пароходах, угнанных из южных морей. Между зданиями пролегали узкие улицы. Они тянулись через переделанные суда по мосткам, проходили между лабиринтами и площадями и какими-то зданиями — возможно, особняками. На засыпанных землей палубах клиперов, над оружейными погребами, раскинулись скверы. Дома на верхних палубах были покрыты трещинами из-за непрестанного движения судов.

Беллис были видны навесы Сенного рынка: сотни яликов и речных плоскодонок, длиной не более двадцати футов, заполняли пространства между крупными судами. Маленькие лодки, связанные цепями и покрытыми слизью канатами, постоянно стукались друг об друга. Владельцы лавчонок-лодок открывали свои заведения, украшенные лентами и вывесками, увешанные товарами. Ранние покупатели спускались на рынок с окружающих кораблей по крутым канатным мосткам, ловко перепрыгивая с лодки на лодку.