Это было — словно голос величайшей твоей любви, вновь услышанный после многолетней разлуки.

— Ты где?

Мой вопрос Секо предпочла проигнорировать.

— Что лучше взять — мидзу-йокан или кудзудзакура[8]?

— Что-что?

Она повторила.

— Да все равно, на твой вкус. — Если честно, мне было наплевать, но Секо внезапно резко замолчала, так что я перепугался и поспешно сделал выбор. — Мидзу-йокан. Да, совершенно точно — мидзу-йокан. Даже не сомневайся!

— Ясно. Мне и самой так показалось, — сказала Секо и повесила трубку.

Ее звонок позволил мне выиграть хоть немного времени, столь необходимого, чтобы взять себя в руки перед новым раундом беседы с отцом. Теперь настал мой черед задавать вопросы.

— Как мама? — спросил я.

Он поморгал, но все же ответил:

— Отлично. Ну, как всегда. Ты же знаешь свою мать…

— Да уж, что верно, то верно, — знаю.

— О, кстати, ты уж не говори матери, что я заходил к вам сегодня, — попросил он с непонятной улыбкой, глядя в свою чашку с кофе.

— Ладно. Не буду.

— Кажется, твоя Секо — хорошая жена.

Я скромно согласился. Секунду он смотрел на меня, а потом, так и не сказав ни слова, вновь уставился на свой кофе. Немой укор. Я знаю, все знаю, повторял я мысленно.

Ситуация снова стала напрягаться, но тут на выручку мне пришла вернувшаяся домой Секо. Гип-гип, ура!

— Я на минуточку зашел, просто поздороваться, — сказал отец.

Секо склонилась в глубоком, официальном поклоне.

— Мы так давно с вами не виделись. Как поживает матушка?

Все вернулось на круги своя. Я удалился в кухню готовить чай. За спиной я слышал голос отца:

— Я просто подумал — неплохо было бы заскочить к ним, узнать, как дела.

Так-так. И кто же теперь пользуется поводом?

— Да нет же, не стоит так беспокоиться, надолго я не задержусь. Просто супруга моя вышла по делам, вот мне и стало как-то не по себе дома, в одиночестве.

В кухонное окно светили косые лучи послеполуденного солнца. Близ раковины плавала кругами в своей стеклянной вазе маленькая золотая рыбка. Она была полностью отрезана от внешнего мира, оранжевое тельце радостно рассекало водную гладь. Взглянуть на такое — и уже ощущаешь покой и отдохновение.

Мы чашку за чашкой пили зеленый чай, поедали принесенное Секо желе мидзу-йокан и болтали о ерунде — об эпидемии гриппа, которая ожидается этим летом, о ценах на вишню… Теперь, когда Секо вернулась домой, казалось, сам воздух стал мягче. Сладость мидзу-йокана холодила язык. Отец держался одновременно робко и суетливо.

Тем же вечером, позже, я выяснил, что скрывалось под загадочными упоминаниями Секо о «смертном часе и последних словах» Мидзухо. Похоже, никакими допросами Мидзухо так и не удалось докопаться до истины.

— Мы с ней больше не общаемся, — сообщила Секо.

— Что?! — Я аж подскочил на месте, таким это было шоком — услышать от нее подобное. — Из-за чего?!

Давать объяснения Секо отказалась. Просто отныне они расстались, и этим все сказано, а до прочего ей и дела нет.

— Слушай, это дело касается только меня и моей подруги, ясно? А ты тут совершенно ни при чем.

— Не будь ребенком, — сказал я и отхлебнул глоток шипучего, отдающего апельсином коктейля, смешанного Секо.

— В той истории с парком развлечений виноват, в общем и целом, я один. Зачем вам-то с Мидзухо из-за этого ругаться?

Секо промолчала.

— Ты не можешь просто так, от фонаря, взять и порвать со своей лучшей подругой!

Секо метнула в меня яростный взгляд — но вновь не ответила. Сидела в молчании, сжимая в руке бокал.

— Мидзухо о тебе же и беспокоилась…

— И что же, ты полагаешь, я должна была ей отвечать? — совершенно спокойно парировала Секо. — Как я должна была объяснять, с чего это ты пригласил в парк Ханеки? Слишком хлопотно. Не буди лихо!.. У меня все здорово. И будет здорово, пока ты рядом. Пока мы вместе. А скучать по Мидзухо я не стану. У меня есть Кон, и доктор Какие, и доктор Кашибе, — заявила Секо решительно, и мне сразу вспомнились слова отца: да она и сама — серебряный лев… — Короче, можем мы больше никогда не поднимать тему Мидзухо? — Секо залпом и с явственным удовольствием прикончила остатки своего коктейля. — Ты свой что, допивать не собираешься?

— Да нет, — сказал я, — возьми.

И она забрала у меня бокал. Улыбнулась и принялась неторопливо потягивать напиток.

— Ух ты, приятный вкус — Кюрасао, тоник и Муцуки, — пробормотала она себе под нос.

Я поднялся.

— Пойду-ка я наполню ванну.

Наверное, в действительности для Секо это ничего не значило. На свой лад она была довольно простодушна. Но иногда она меня смущала… Ее беззащитные речи, ее наивные, доверчивые взгляды и улыбки… Что делать с подобными чувствами, я не очень-то знал. Но как могла она столь небрежно принимать такие кардинальные решения? Медленно, но верно она изолировала себя от мира, где обитали ее родители, Мидзухо, все, кого ей когда-нибудь доводилось любить. Любопытно, осознавала ли она сама, что делает?

— Ты ванну наполняешь? — В глазах Секо плясали веселые чертики. — Слушай, а давай нальем в ванну холодной воды и пустим туда рыбку? Получится плавательный бассейн для золотой рыбки! А мы сможем вести записи, за сколько минут ей удастся доплыть от одного края ванны до другого. Будем отмечать ее успехи. Знаешь, как с цветами делают, — с пурпурными вьюнками, или как их там? Посмотрим, какого прогресса она добьется за лето.

— Весьма поэтично.

— И ужас, до чего забавно! — Секо пришла в восторг, но в восхищении ее уже читалось, каким оно будет мимолетным. Смотреть на это почти что причиняло боль…

Я переключил воду с горячей на холодную и открыл кран. Вода с шумом хлынула в ванну. Я слышал, как в гостиной напевает Секо:

Рыбка, рыбка из сказки,

В своей колыбельке проснись,

Открой свои круглые глазки,

Готов для тебя сюрприз…

Может, мне самому сходить и поговорить с Мидзухо? Она заслуживает объяснений. Да и родители Секо — тоже, коли уж на то пошло. Мы и так уже залгались — дальше некуда.

— Му-цу-у-ки-и! — завопила Секо. — Хочешь немножко рыбьего корма? Он, правда, жесткий, сухой и жутко воняет… зато сможешь, типа, ощутить, каково это — быть золотой рыбкой!

— Нет. Я, пожалуй, пас. Спасибо, — ответил я, вытирая ноги о коврик.