– Заначка, – констатировал Иван.

Андрей снял с полки «керосинку», присел рядом с милиционером.

– Опоздали, – Лезин поставил лампу на край пустой ямы.

Иван достал со дна неглубокого тайника желтый газетный лист и, стряхнув с него землю, прочитал в правом верхнем углу:

– От десятого мая тысяча девятьсот тридцать седьмого года. Давно он тут схрон устроил.

– Едем, – поднялся Лезин.

– Погоди, – Нестеров переместился на деревянную колодку с вырезом под киль. – Это ясно, он уже здесь побывал сегодня. Взял заначку, с этим тоже ясно. А дальше ему куда двигать, Андрюха?

– Откуда я знаю, сотни вариантов. Едем!

– К Румынской границе, да? – усмехнулся Иван, доставая папиросу. – Давай, раз уж мы здесь, отработаем одну мою догадку, – и прикурил от керосиновой лампы.

– Какую? – нетерпеливо и раздраженно спросил Лезин.

– Если он хочет дождаться ночи, если ему нужно дождаться ночи, то почему бы ему не дожидаться здесь.

– Здесь? – иронично ухмыляясь, Андрей повертел головой.

– Не в этом сарае. В другом. Они ж, лодочники, все друг друга давно знают, так? Общаются между собой, так? И наш кочегар, во-первых, может знать, у кого ключ хранится возле сарая. Под ковриком, на гвоздике, под бревном. Во-вторых, он мог снять у кого-то слепок ключа и выточить себе на всякий случай дубликат. В-третьих, мог спереть у кого-нибудь запасной ключ, в-четвертых, вооружиться, как и я, отмычкой.

– Чтоб проверить все здешние сараи, нужно ухлопать не меньше часа, – было заметно, что Андрей колеблется.

– А если он все-таки где-то здесь, Андрюха, тогда что?..

Первый секретарь Куйбышевского района партии ненавидел свою жену, Ираиду Максимовну, ту, что сидела сейчас рядом с ним на заднем сидении служебного «ЗИСа». Иногда случалось – и случалось это по ночам – он чувствовал к ней кратковременный прилив нежности, с приливом в душе он успокоено засыпал. В остальное время он ее ненавидел. Она доставляла ему лишнее, совершенно ненужное беспокойство. Она вроде бы не понимала, как бы не замечала, что он завален делами. Что ему не хватает дня на решение оргвопросов, что он разрывается на части, потому что его разрывают на части. Нет, эта корова лезла к нему с глупостями, зудела и чего-то все время хотела от него.

Временами товарищ Звягин еле сдерживался, так ему хотелось рвануть верхнюю пуговицу кителя, опереться кулаками о стол и учинить ей качественный разгон, разъяснить её по всем пунктам, чтобы она стала белее потолочной побелки, такой, какими уходят после взбучек из его кабинета подчиненные. Чтобы у нее уши надолго заложило, как от снарядного разрыва. Чтобы она, видя его, запиралась у себя в комнате и пряталась там, пока не позовут. «Взять бы, – мечтал иной раз товарищ Звягин, – молочную девку из деревни, глупую, безотказную, без запросов. Поселить ее где-нибудь отдельно и навещать, когда захочется. А эту старую корову куда девать? Ведь пока не денешь, нечего и помышлять. А ну как проведает? Пекло устроит, Смольный письмами забросает, и еще с работы полетишь за «моральное разложение». Нынче только повод дай – вот тебя и нет».

Сейчас «корова» прочно сидела рядом на диванчике «ЗИСа». Узнав, что к семнадцати он вызван на партхозактив в Смольный, Ираидка заявилась к четырем в райком, влезла вперед него в машину. И все за тем, чтобы пока он будет на заседании (а эта зараза знала, что протянется оно не меньше двух часов), гонять его машину из парикмахерской в магазин, из магазина к портному. Сколько раз говорил он ей, как она его этим подводит. Фактов не скроешь, а ну как кто-нибудь его решит опорочить, настрочит куда следует, что первый секретарь злоупотребляет.

– Ты и так в отпуск не ходишь. Ночами работаешь. Желудок у тебя больной. Должен же ты чем-то пользоваться, – отвечала ему на это супруга.

Сейчас на заднем сидении Ираидка жужжала ему про подругу Зинку, жену комсомольского вожака «ЛМЗ», которая на днях ложится в роддом, оттуда выйдет и надо ее встретить как положено – с цветами, на машине. Товарищ Звягин жалел, что не установлено и не установишь, как делают в буржуйских странах (помнится, кто-то ему рассказывал, не помнится – кто) стекло между шофером и перевозимым ответственным работником. Сеньке-шоферу не след бы слушать, как говорит жена с секретарем райкома. Еще товарищ Звягин невесело размышлял о том, что в Смольном ему намылят шею за сорванный ветром плакат «К великим свершениям» на улице Желябова, который провисел в непотребном виде почитай целый день. Он лично вроде бы ни при чем, а отвечать ему, такая уж должность.

А шофер Сенька хотел курить. Замешкался, не успел курнуть перед выездом, вот теперь мучайся, переживал шофер. Теперь подтабачиться удастся только у Смольного, выгрузив товарища Звягина. Эх, сильно не разгонишься – развизжится эта жирная крыса в зеленом капоре. Опять, значит, придется ее катать за здорово живешь. Эх, рассказать бы товарищу Звягину, как и на что намекала его супружница вчера по дороге из Кировского театра, взволнованная, видать, балетом. Хорошо, удалось прикинуться дурнем, она и отстала, к великому облегчению. Да, славно бы рассказать, да расскажешь – не поверят, только сам и пострадаешь. За ветровым стеклом с наклеенной на него фотографией Чкалова тренькал, сыпля искрами, трамвай. С него на ходу спрыгнул гражданин и только проворство спасло его от колес «ЗИСа». Эх, так и рвется из глотки здоровый матюг в спину этому десантнику-уроду. Да ведь после эта крыса в капоре всю печень изгрызет «как ты мог, я тебе не такая, чтоб при мне выражаться, гляди у меня». Слева обошел грузовик-пятитонник – тоже бы неплохо отправить ему в хвост пару перьев.

Показался Смольный. На последнем перекрестке повезло – регулировщик пропустил и выставил жезл, когда они его проехали. Сбавив скорость, Сенька вел автомобиль к главному входу.

Тот гражданин сразу показался Сеньке странным. Он двигался как-то рывками: то шел уверенным быстрым шагом, то останавливался, словно задумывался, а надо ли? И был весь какой-то взведенный.

Автомобиль поравнялся со странным гражданином, когда тот вдруг метнулся к машине. К водительской дверце.

«Камень», – подумал Сенька, когда в приоткрытое окно влетел округлый предмет, пронесся перед ним на уровне груди и, отскочив от кожаной обивки пустого переднего кресла, стукнулся о дверцу и упал куда-то под сиденье.

– Хулиган! – взвизгнула супруга первого секретаря райкома и капор на ее голове возмущенно колыхнулся.

Глаза секретаря райкома узнали предмет в полете. Аукнулись годы Гражданской. Как когда-то в окопах, Звягин накрыл голову руками, соскользнул с гладкого кожаного дивана на пол. Супруга хотела закричать «Страус!» и огреть мужа по спине сумочкой на длинном ремешке. Но не успела…

Догадка шпажным клинком прошла сквозь мозг шофера. Безумие, как цунами, захлестнуло сознание. Тело отделилось от рассудка. Нога втопила газ до упора, а руки крутанули руль влево. Втопила и крутанули в тот момент, когда в салоне рвануло.