Девушка, очарованная своим новым знакомым, рассказала ему о себе. Марина была дочерью эмигрантов из России, их поздним ребенком. Родители дождались совершеннолетия дочери, оставили ей небольшой капитал и свободу самой сложить свою жизнь и сделали то, о чем мечтали с того дня, когда покинули Россию. Они вернулись. Марине, которая была отпущена ими в поездку с подругами на острова, они оставили записку. Родители объясняли ей, что хотят умереть на родной земле, но рассчитывают еще пожить, быть принятыми новой властью как не оказавшие активного сопротивления, принести пользу своему народу. С тех пор девушка никаких известий от родителей не получала. Но очень, очень хотела бы знать, где они, что с ними.

Только к вечеру того дня Меландер и Марина расстались – полковника ждали на совещании, где должны были присутствовать и офицеры абвера.

Полторы недели провел финский полковник в Таллине и почти каждый день виделся с русской девушкой. За эти дни он сумел влюбить в себя Марину и убедить ее работать на финскую разведку, стать нелегалом на территории Советского Союза. Меландер был женат, но Марина верила ему, когда тот говорил, что разведется и женится на ней. Но, объяснял девушке полковник, он лишится работы в разведке, если возьмет в жены русскую. Другое дело, если русская станет агентом финской разведки, докажет делом, на чьей она стороне. «Там, в России, – добавлял он, – вы сможете узнать о судьбе отца и матери, может быть, вам даже удастся встретиться с ними». Меландер умел убеждать и добился успеха и на этот раз.

Три месяца Марину обучали в одном из финских разведцентров под личным присмотром Меландера. В то же время готовили для нее легенду и документы. Шансов, что она не попадет в лапы НКВД, было немного. Обыкновенно эмигранты, имевшие о советской действительности лишь заочное представление, даже с хорошо разработанными легендами быстро проваливались. Им не удавалось врасти в советскую жизнь так, чтобы не выделяться и не привлекать внимания. Непосильным оказывался пресс тотальной слежки. Поэтому Марину, как и других, кого готовили для заброски, держали на расстоянии от тайн и секретов финской разведки. Не знакомили с подлинными именами и названиями, вместо них на всякий случай «закладывали» дезинформацию. Даже Меландера она знала не как Меландера, а как Сайво Лехтонена.

У нее получилось, она смогла. Марина, оказавшись в советском Ленинграде, не провалилась. Она сумела перевоплотиться в советскую женщину, не вызывающую подозрения у окружающих. И даже удачно по ленинградским меркам решила жилищный вопрос, перебравшись из общежития в коммуналку. От нее начала поступать информация, конечно, уступающая в значимости донесениям агента «Виконт», но любопытная, часто наводящая на перспективные продолжения. И, конечно, Меландер рассчитывал, что Марина пригодится в будущем. Она и пригодилась…

А Марина сейчас думала о своей работе – о той, официальной. Которую придется бросить, и этого немного жаль.

Марина встроилась в советскую жизнь, став воспитательницей детского очага[23]. С одной стороны, место тихое и от всяких тайн предельно далекое. с другой – перекресток разнообразных новостей.

За детьми наряду с простыми женщинами заходили по вечерам жены военных, жены военспецов, инженеров, совслужащих и партийных работников. Многие женщины заводили разговоры с воспитательницей. Ну как не спросить про своего ребенка! Хорошо ли вел себя, хорошо ли кушал и все такое. Начинались-то разговоры с детей, потом же неизменно переходили на мужей. Редкая жена не упустит случая пожаловаться благодарной слушательнице на своего благоверного, особенно если муж военный и его то и дело посылают в командировки. Или задерживают на заводе на сверхурочную в связи со срочным оборонным заданием. Или грозятся перевести на Урал. Или еще что-то…

Часто и отцы заходили за своими отпрысками. Некоторые из них тоже были не прочь поболтать с молодой, привлекательной воспитательницей – правда, по несколько иным причинам. Вот именно из-за этих игривых разговоров Марину и невзлюбила заведующая, женщина немолодая и вниманием мужчин не избалованная. Одно время Марина беспокоилась, что от избытка злобы заведующая может и донос написать, как принято говорить, куда следует, но обошлось.

Еще немало полезной информации удавалось подчерпнуть из… разговоров детей. «Как же взрослые недооценивают наблюдательность детей, – всегда удивлялась Марина, – и их потрясающую память на все. Да, эти карапузы могут не понять некоторых слов, не проникнуть в суть многих вещей, но они запомнят эти слова, опишут, что увидят их глаза. Опишут своим детским языком, который взрослые склонны пропускать мимо ушей, не снисходя. А зря, товарищи взрослые. И еще детишки донельзя любопытны».

Марина вспомнила, как узнала про тот самый танк, за информацию о котором ее так хвалили:

Между Петей и Лемиром над картонным танком и оловянными солдатиками разгоралась нешуточная ссора.

– Ты не можешь подбить мой танк! – кричал Лемир.

– Я подбил его гранатами, – по голосу Пети Марина поняла, что тот вот-вот бросится Лемира с кулаками.

– Не можешь, не можешь, – твердил Лемир. – Это папин новый танк, а папа говорит, что новый танк ничего не берет. Не берет, не берет! Из пушек не подбить! У буржуев нет таких пушек. И танков таких у них нет.

– Я не буржуй! – взвился обиженный Петя. И вот уже мальчики, сцепившись, катаются по полу.

– А ну-ка, огольцы, в стороны! – раздался над вихрастыми макушками ее разгневанный голос. Но его одного не хватило, и воспитательнице пришлось растаскивать драчунов.

Мальчуганы стали наперебой убеждать Марину Афанасьевну, что «это он первый начал».

– Петя, ты первый бросился, я видела. Так, иди возьми воду и тряпку и протри подоконники. Понял меня?

Надув губы, Петя поволочил ноги к туалету, где под раковиной стояло хорошо известное всем нарушителям цинковое ведро с надписью «Д. Оч. № 8», а на батарее сушилась тряпка.

– Разве так можно, Лемир? – воспитатель присела на корточки и взглянула в глаза второму шалуну.

– А чего он говорит, что папин танк можно подбить?

Отец Лемира работал на Кировском заводе. В конструкторском бюро, как можно было заключить из рассказов мальчика.

– Любой танк можно подбить, Лемир.

– Нельзя, нельзя, папин нельзя, – он расплакался.

– Не реви! – приказала Марина и постучала пальцем по полу. – Если ты мужчина, а не плакса, то научись доказывать свою правоту словами, а не хныканьем.

– Я не плакса. Я мужчина, – Лемир вытер глаза. – Папин танк не подбить. Он придумал который с очень толстой броней, как у слона. Его ни одна буржуйская пушка не пробьет.