Вообще-то я видел, как мочатся на улицах девочки, да и из разговоров взрослых знал, что у женщин между ног дырка, а теперь убедился — так оно и есть. Отверстие это оказалось тёплым, влажным и таким манящим, что ничего подобного я и представить себе не мог. Теперь-то мне стало ясно, почему все мужчины так рвутся поместить туда свои garranchas.

Рука красавицы схватила меня за волосы и подтянула выше, к самому этому отверстию, где обнаружилось нечто такое, о чём я раньше не слышал. Сама юная дама при этом начала ёрзать и покачиваться.

Оказалось, у женщин на краю их лона имеется что-то вроде маленького нароста или грибочка, крохотное подобие мужского реnе. По судорожным движениям супруги алькальда я понял, что прикосновение к этому месту не оставляет её равнодушной — видимо, оно обладает особой чувствительностью. Когда я трогал это место, её движения усиливались в зависимости от силы прикосновения, а когда случайно уткнулся в него носом, всё тело женщины затрепетало и задрожало. Она извернулась, подавшись ко мне, и отверстие между её ногами начало расширяться.

И всё это происходило под возгласы и топот алькальда, изображавшего бой с быком, роль которого исполнял слуга.

Это было не слишком-то удобно, но юная красавица каким-то образом исхитрилась закинуть ногу за мою голову, и её чувствительное сокровище оказалось прямо у моих губ. От неожиданности я попытался отстраниться, но женщина надавила ногой, и деваться мне было некуда. А поскольку мне также нечем стало и дышать, я непроизвольно открыл рот. Мой язык проник во влажную пещеру, и...

Именно это и было ей нужно.

Мой язык.

Я оказался в ловушке. Мало того что меня удерживали тиски её ног, так ведь я всё равно не мог бы вырваться и оказаться посреди толпы — меня бы кастрировали и четвертовали. Да и записку следовало передать, иначе меня кастрировал бы уже Матео. Таким образом, у меня не оставалось другого выхода, кроме как ублажать эту женщину.

Сначала я прикасался к её сокровенному бугорку языком робко, опасливо, но по мере того, как её лоно увлажнялось и становилось всё жарче, я делался смелее, тем паче, что мой собственный garrancha набух, стал muy excitado[17] и начал пульсировать.

Первоначальный страх сменился тем внутренним напряжением, которое уже было мне знакомо: как-то раз одна дружелюбная puta, с которой мне довелось спать рядом в Доме бедных, показала мне, как можно снять это напряжение, действуя рукой.

— Великолепно! — вскричали зеваки, когда алькальд «убил» быка шпагой.

Чем громче они кричали, тем крепче стискивала сеньора мою голову и тем сильнее мои губы и язык обрабатывали её заветный источник радости.

— Итак, amigos, все вы видели, как можно одолеть быка пешим. Уверяю вас, придёт время, когда никто больше не будет сражаться с быками, сидя в седле. Наши португальские друзья считают такое невозможным, но, помяните мои слова, это будет настоящий поединок, el hombre[18] против el toro[19], шпага и плащ против рогов и копыт.

Он вернул скатерть на стол, и слуги поспешно её расправили. В то время как зрители хлопали в ладоши, бёдра женщины с жаркой дрожью тёрлись о моё лицо.

При всей моей неопытности до меня дошло, что там, в её жарком лоне, должен бы находиться мой пульсирующий garrancha.

Хотя отец Антонио строго-настрого запрещал в Доме бедных всякие вольности и женщины спали там за занавеской из одеял, я видел однажды, как lépero раскачивался поверх puta, я уж не говорю про то, как в детстве застал вместе дона Франсиско и Миаху. Но сейчас в моём положении, стоя на коленях, с головой между ног женщины, проделать что-то подобное было невозможно.

Оставалось положиться на инстинкт, что я и сделал, непроизвольно засунув язык как можно глубже в пышущее жаром отверстие.

Это оказалось ошибкой.

По всему телу красавицы пробежала сладострастная дрожь, с уст сорвался крик. Одному Богу ведомо, какое выражение было у неё на лице, но в тот момент, когда я уже ждал, что меня вытащат из-под её платья и полоснут ножом по горлу, спазмы женщины медленно, очень медленно начали стихать. Охваченный паникой, я поспешно выбрался из-под платья. И тут алькальд обратился к супруге со следующими словами:

— Mi amor[20], как я счастлив видеть твоё лицо, такое разгорячённое и покрасневшее от волнения! Мне и в голову не приходило, что моё выступление приведёт тебя в такой восторг.

Сам алькальд, судя по голосу, пребывал в восторге ничуть не меньшем.

Я приподнял скатерть, чуть-чуть, но достаточно, чтобы встретиться с женщиной глазами, заметил струйки пота, прочертившие слой пудры на её лице, и с улыбкой — желая показать, что мне было приятно доставить красавице удовольствие, — протянул записку. Она позволила себе мимолётно улыбнуться (то была полуухмылка-полугримаса), приподняла колено и внезапно пихнула меня в лицо так, что я попал прямо в отверстие между досками и полетел вниз, пересчитывая всеми рёбрами и конечностями брёвна и жерди опорной конструкции, пока наконец с глухим стуком не шлёпнулся на землю.

Медленно приподнявшись, я пополз вперёд и выбрался из-под павильона, ощущая боль повсюду, где только можно и где нельзя, но прежде всего будучи уязвлённым в душе. Чёртова авантюриста, впутавшего меня в эту историю, нигде видно не было, и я, сильно прихрамывая, решил убраться восвояси.

Так или иначе, но из этого приключения я вынес полезный опыт. Я сделал два важных открытия относительно женщин. Во-первых, у них есть тайное местечко, которого можно касаться, чтобы доставлять им удовольствие. А во-вторых, когда женщины наконец получат удовольствие, то единственное, на что ты можешь рассчитывать в знак благодарности, — это пинок в физиономию.

Я успел отойти совсем недалеко, когда народ вдруг начал расступаться, давая дорогу экипажу, и мне показалось, что это неплохая возможность пустить в ход искусство попрошайки. Я припустил к карете, но на бегу встретился глазами с хищным взглядом вышедшей из неё с помощью слуг, облачённой в чёрное старухой, и сердце моё сжала ледяная рука ужаса.

Поразительно, но эта старуха, завидев меня, тоже отпрянула — сначала на её лице появилось удивление, которое вскоре сменилось тревогой. Как-то раз я наблюдал такую реакцию со стороны человека, которого укусила игуана, — удивление, потом отвращение и, наконец, ярость. Он, помнится, забил игуану насмерть.

Разумеется, у меня не было ни малейшего представления о том, с чего это моя никчёмная персона привлекла столь недоброжелательное внимание знатной испанской доньи, но интуиция lépero мигом приделала моим ногам крылья. К тому времени, когда архиепископ, выбравшись на tierra firma[21], наклонился, чтобы поцеловать землю, я уже был далеко.