Через несколько месяцев, в январе, мальчишка попросил, и Николай Иванович сходил с ним на Красную площадь, в гранитный Мавзолей, и мальчишка увидел мертвеца в стеклянном гробу. Маленького, измученного, жалкого.

После Мавзолея молчали. Николаю Ивановичу хотелось спросить мальчишку, о чем он думает, но не спросил, не решился. Зашли в ГУМ, Николай Иванович взял мороженое. Сели на лавку у фонтана.

Ели мороженое, разглядывали толпу.

– Хочешь на каток? – спросил Николай Иванович.

– Хочу, – сказал мальчишка.

И они пошли на каток.

Нина Петровна шла уже больше часа. Иногда слышала гул мотора, останавливалась и, если машина направлялась в ее сторону, осторожно поднимала руку. Машина пролетала по ледяной дороге. Скорей всего, ее и не видели из кабины – темную фигуру в темноте. Шоссе было освещено скупо.

Она оступилась на скользкой обочине, споткнулась и едва не упала. И пошла совсем тихо. Машины не появлялись, Нина Петровна слышала только свое дыхание и шаги. Она устала. Увидела короб остановки и прибавила шаг.

Щиток с расписанием был сбит. Нина Петровна села на узкую лавку внутри короба. Понимала, что вряд ли в час ночи придет автобус, и все-таки ждала. В коробе казалось тепло. Иногда она слышала мотор приближающейся машины, машина пролетала, и звук мотора обрывался. Она подумала, что, может быть, и досидит здесь до утра, но скоро стали замерзать ноги, и она решилась идти. Хоть к утреннему свету, а дойти до поселка. Думать думала, но встать себя заставить не могла.

Послышался шум мотора. Машина приближалась. И приближалась медленно, еле-еле. Нина Петровна поднялась с лавки.

Она выступила из короба и подняла руку. Огни. Желтый, почти апельсиновый, и белый, ледяной. Машина с разноцветными фарами подкатила к коробу и остановилась прямо напротив Нины Петровны. Нина Петровна шагнула к машине, взялась за холодную ручку, потянула на себя.

Она сунулась в кабину и увидела, что в машине никого нет: ни водителя, ни пассажиров.

Она отпустила дверцу и растерянно отступила от машины. Машина не двигалась. Мотор урчал, дверца оставалась приоткрытой.

Нина Петровна зашла поглубже в короб остановки. Машина не двигалась.

Нина Петровна постояла и, решившись, выбралась из короба. Тихо пошла по обочине, чувствуя спиной свет разноцветных фар, будто машина смотрела ей в спину. Она не оглядывалась. Начался снег.

Нина Петровна услышала, как машина трогается. Как приближается. Она прибавила шаг, ступила на ледяную дорожку, покатилась и потеряла равновесие. Машина остановилась у лежащей на обочине Нины Петровны. И заглушила мотор.

Нина Петровна поднялась. Взглянула на приоткрытую дверцу и пошла, осторожно ступая, глядя под ноги. Никто ее не преследовал, в тишине ночи она слышала только свои шаги. Наконец, не выдержав любопытства, она оглянулась. Машина стояла. Снег налипал на крышу и ветровое стекло. Разноцветные фары светили приглушенно. Нина Петровна прошла еще несколько шагов, снова оглянулась, остановилась и повернула назад. Промчалась громадная фура.

Нина Петровна подошла к машине. Открыла шире дверцу и забралась на сиденье. Посидела и захлопнула дверцу. И, как только она захлопнула дверцу, заработал мотор. Фары вспыхнули ярче и осветили дорогу. Заработали «дворники» и счистили с ветрового стекла налипший снег.

– Я поняла, – сказала Нина Петровна, – это дистанционное управление. Наверно, уже все знают, что такое есть, я только все никак не поспею за прогрессом, уж и горевать бросила. А вам спасибо.

И она поклонилась.

– Мне до поселка Коршун. Знаете?

Наверное, машина знала, так как тронулась с места и уверенно пошла вперед. Скорость, правда, большую не набирала, шестьдесят показывал спидометр. В салоне было тепло, и Нина Петровна сняла толстую вязаную шапку и расстегнула верхнюю пуговицу пальто. Вдохнула освобожденно.

– Я от всего отстала. Дети фильмы смотрят, я сяду рядом и ничего не понимаю, они смеются, а мне не смешно. Только вы не подумайте, что я на детей жалуюсь, я на себя жалуюсь, что не поспеваю.

Машина ехала ровно, мягко. Видимо, хороший водитель ею управлял. Хотя и немножко не по себе было от такого управления, от того, что руль поворачивался сам собой. Но бояться Нина Петровна уже не боялась, в конце концов, чего только не бывает в нынешней жизни. Оно даже и спокойнее, что водителя здесь нет, что он где-то совсем в другом месте сидит и на кнопки нажимает. И кофе отхлебывает из большой кружки. Отчего-то Нина Петровна ярчайшим образом представила эту большую кружку. Высокая, строгой цилиндрической формы, брусничного цвета. Тяжелая, хорошо держит тепло. Кофе густой, черный.

Нина Петровна молчала. Возможно, ее молчание тяготило невидимку, потому что включилось вдруг радио, заухала музыка. И, хоть ухала она негромко, у Нины Петровны мгновенно разболелась голова. Она решилась уже попросить выключить радио, но оно переключилось на другую станцию. Нина Петровна послушала птичью болтовню дикторов о стране Австралии, радио вновь переключилось, и Нина Петровна узнала голос Пашенной. Давнишняя запись давнишнего спектакля. Из старинной московской жизни. Радио смолкло на полуслове, к большому сожалению Нины Петровны. Машина свернула с шоссе на проселок. Еще двадцать минут – и дома.

– А я уже и не надеялась живой домой добраться, – сказала Нина Петровна, – думала, что околею, как дворняга. Это я станцию свою проспала. И здесь отстала. Никогда еще со мной такого не было. Я обычно как делаю, я в Правде уже встаю и – в тамбур. И там уже после Правды занимаю место у самых дверей. Как раз на последний автобус успеваю на этой электричке. А сегодня я задремала и проспала. Очнулась, а в вагоне народу уже совсем мало, электричка несется, ночь, ни одного огонька, даже страшно. Человек сидит через проход, я кричу: где мы? А он говорит, что все, следующая конечная, идем без остановок. Я в тамбур, жду, а поезд гонит и гонит, я аж глаза закрыла. И чувствую, тормозит. Открываю глаза – огни, платформа, и люди уже в тамбуре. Они все вышли и разошлись, электричка уехала в депо, а я одна осталась. Обратная электричка только утром, а мне до утра не простоять на голой платформе. Пойду, думаю, пешком по дороге, от ходьбы тепло, к утру дома буду, если сил хватит.

Так она говорила невидимому шоферу, а машина везла ее осторожно, замедляя ход на колдобинах.

Показался указатель: КОРШУН.

– Название у нас какое у поселка, – сказала Нина Петровна. И замолчала.

Машина доехала до указателя.

– Улица Ломоносова у нас. Первый поворот на право.

Въехали в поселок, повернули направо.

– Тут справа у нас дачи, я так люблю на дачи смотреть, на домики их. По осени листья жгут, дымом пахнет. Я люблю. А вот и мой дом. Вы прямо во двор. Четвертый подъезд.