После таких трагедий невольно станешь суеверным педантом, свято, как мусульмане Коран, чтящим устав. Усольцев творчески подходил к этому, как сам любил повторять, кладезю военного искусства, боевого опыта и знаний, хотя и не считал устав универсальной книгой на все случаи жизни, тем более войны. В афганских горах свои неписаные законы, своя тактика боевых действий. Тут в самом деле побеждают по-суворовски, не числом, а умением. А удача сопутствует тому, кто по-лисьи хитер и за десять верст чует опасность, кто нестандартно мыслит, а в поступках всегда искуснее, смелее. Эту истину Виктор Усольцев усвоил с первых дней пребывания на афганской земле.

Когда ему, молодому начштаба мотострелкового полка 120-й Гвардейской Рогачевской дивизии, в управлении кадров военного округа предложили на время сменить благоприятный белорусский климат на сухой и жаркий, почти субтропический афганский, Виктор воспринял это без особого энтузиазма, более того, даже с некоторой обидой.

Почти на каждом совещании комдив ставил их полк в пример, пофамильно отмечая командира и начальника штаба за умелую организацию боевой подготовки, службы войск, поддержание уставного порядка в казармах. Генерал, будучи в хорошем настроении, был щедр на похвалу. В такие минуты он обычно переходил на товарищеское «ты», которое в офицерской среде ценилось куда больше, чем строго-официальное «вы».

— Молодец, Усольцев, не растерялся со своим штабом, когда в разгар учения сам командующий округом неожиданно вводную дал, — довольный, изрядно прокуренный генеральский басок равномерно заполнял пространство тактического класса, а стоявший в его центре подполковник Виктор Усольцев чувствовал себя несколько неловко.

«Когда начальство хвалит, жди неприятностей», — мимолетно вспомнилась ироничная поговорка училищного друга Славки Воробьева, уже будто бы командующего на Дальнем Востоке полком. Так оно в сущности и получилось.

Весной из округа поступило в дивизию указание: срочно подыскать достойного начальника штаба для откомандирования в 40-ю армию Туркво (так официально именовался ограниченный контингент советских войск в Афганистане). Выбор пал именно на Усольцева, несмотря на то что он уже собирал документы для поступления в Военную академию. Теперь получалось, что по чьей-то воле его планы резко меняются. Непредсказуемость — это, наверное, единственное, что не нравилось Виктору, военному в третьем поколении, в армии. Когда поступает приказ, особенно остро понимаешь, что не принадлежишь самому себе. За тебя решают, с кем, сколько и где — на жарком юге или холодном севере, в крупном городе или в таежном захолустье будешь служить. А по большому счету такие назначения определяют судьбу человека в погонах, да и его семьи тоже. Впрочем, жизнь строго по приказу этим и отличается от размеренной гражданской. Иначе был бы полный бардак, если бы каждый офицер по своему усмотрению выбирал место службы.

— Знаю, что в академию намылился! — услышал подполковник Усольцев, едва переступив порог кабинета комдива. — Придется повременить. В предписании четко сказано: отправить в Афганистан достойного, а не любого начальника штаба. Надеюсь, возражений нет?

У Усольцева они были, но, так сказать, для внутреннего пользования. Как-то не совсем справедливо получается: из кожи вон вместе с командиром лез, чтобы вывести полк в передовые, в буквальном смысле ночей недосыпал, семью урывками и в редкие выходные видел, а что в итоге? Вместо обещанной престижной академии на горизонте вдруг замаячил неизвестный и чужой Афганистан. Он, как подобает настоящему офицеру, конечно же, подчинится приказу и хоть на край света поедет. И не надо его, как смалодушничавшего начальника клуба из соседней части, ставить перед выбором: партийный билет на стол или служба в ограниченном контингенте. Естественно, служба, которой дед, понюхавший фронтового пороху, отец, а теперь и он, Усольцев-младший, жизни посвятили.

Так вместо ожидаемой и благополучной Москвы подполковник Усольцев в середине 1980-х оказался в жарком (в прямом и переносном смысле) Афганистане. И не где-нибудь в Кабуле, а в Панджшерском ущелье, имевшем печальную славу одного из самых опасных мест. Посаженный сюда мотострелковый полк призван был стать форпостом стабильности и той козырной картой, которая предрешит исход противостояния. Но когда это произойдет, в полку не знал никто, в том числе командир, точнее исполняющий обязанности подполковник Усольцев. Все его помыслы и действия были подчинены главному — скорейшей организации надежной системы охраны и обороны обживающихся на новом месте мотострелков. И отдельной высокогорной сторожевой заставе «Утес» в этой системе отводилась особая роль.

* * *

Сергей Сверкович, родившийся в живописном краю озер, лесов и рек — на Витебщине, никогда не думал, что благодаря армейской службе впервые в жизни окажется высоко в горах. И не на пограничной заставе где-то в Карпатах, а в чужой мусульманской стране, в которой он, что бы там ни трезвонила наша пропаганда об интернациональном долге, непрошеный гость-иностранец, почти ничего не знающий о здешних вековых традициях и обычаях. Он пришел сюда с оружием, а на Востоке принято переступать порог соседа с миром, открытой улыбкой и пожеланием долгих лет здравия хозяину. Так что в глазах простых афганцев белорус Сверкович и его товарищи выглядели оккупантами, для которых жизнь дехканина ничего не стоит. А замполит, как мулла молитву, твердил им, новобранцам, одно: «Вы здесь по приказу Родины защищаете ее южные рубежи и оказываете братскому афганскому народу интернациональную помощь в отстаивании завоеваний апрельской революции».

«Надо же, и тут без революции не обошлось, — удивлялся про себя Сергей. — Значит, у них свое 7 ноября и свой Ленин есть. Интересно было бы узнать подробнее и домой, в Боровую, написать».

Об упоминании о доме у Сергея защемило сердце. Как там мама, отец, сестра? Сейчас июнь, пора сенокоса да и в огороде работы по самые уши: только успевай с колорадским жуком и бурьяном бороться. Все-таки 30 соток земли — хорошей, плодородной, не то, что здесь, выжженной солнцем, обезвоженной, почти мертвой. Будь он на месте Аллаха, из уважения к рабскому трудолюбию афганцев, с утра до вечера гнущих спины на своих узеньких полукаменистых участочках, обязательно ниспослал бы им щедрый урожай вожделенной пшеницы и любимого риса.

Светка, сестрица ненаглядная, считай, невеста, шестнадцать лет недавно, уже без него справила. Сергей в это время как раз в «учебке» под Ашхабадом был, проходил курс молодого бойца с уклоном на горную подготовку. Да, пришлось изрядно попотеть: очень тяжко славянину по горам оленем прыгать. Но ничего, не умер ведь, хотя и похудел на десяток килограммов, что, как утверждает старшина, только на пользу организму.

Первая ночь на новом месте ничем не запомнилась. До темноты обустраивались, наспех, без особого аппетита перекусили тушенкой, попили чай с галетами. Сергей Сверкович не чувствовал ног, плохо слушавшихся и беззвучно просивших отдыха. Но для прапорщика Василенко это не аргумент.

— Взвод, строиться на… вечернюю поверку, — негромко подал он команду.

«Что за ерунда, какая к черту поверка?!» — возмутился кто-то в сумерках, кажется, узбек Джабаров, и тут же схлопотал наряд вне очереди за разговорчики.