на волне этой борьбы, что придало ему флер прогрессивности.

Однако есть еще одна важная черта украинского национализма — европейский расизм. Все, что находится восточнее украинских земель, — варварские территории, которые должны быть колонизированы. На территории постУкраины есть расово верные украинцы, которые понимают свою миссию передового отряда Европы, а есть полуварвары и убежденные местные варвары. Полуварвары имеют шансы, если будут слушать расово верных украинцев. То есть забудут варварский язык, перестанут ходить в варварскую школу и публично отрекутся от своих варварских корней и родственников. С убежденными местными варварами разговаривать не о чем: либо «Чемодан. Вокзал. Варваристан», либо сиди тихо и не вякай.

В рамках этой идеологической картины чем дальше на восток, тем больше варваров. Следовательно, данные территории требуют особой «дезинфекции», потому что варвары не совсем люди. «Личинки колорада», «сепарские самки», «шашлыки» 2 мая — мы всё помним и ничего не забыли. Но хотим понять, как так получилось и что надо искоренить, чтобы оно не повторилось в дальнейшем.

Итак, откуда растут идеологические корни украинского расизма? По всей вероятности, разгадка в концепции, разработанной Михаилом Грушевским в начале XX века, согласно которой Украина является наследницей Галицко-Волынской Руси, а она, в свою очередь, дала начало европейской русской традиции. Следовательно, украинцы — европейские русские. Русские из России являются предыдущей ступенью развития украинца, который по определению европеец.

«Европеизация» украинца случилась еще в Средние века, когда его предки «слились в экстазе» с польскими королями и литовскими князьями. Эта идеологическая конструкция роднит украинский и белорусский национализм, который видит свои народы расово верными русскими. В то время как русские — это «угрофинотатары», укравшие европейское имя Руси. Соответственно, вся история ()рды-Московии — это история азиатского уничтожения альтернативной европейской, настоящей ветви Руси-Украины. Следовательно, миссия украинца — защищать свою «европейскость», будучи форпостом Запада на варварском Востоке.

Украинский национализм, который довел постУкраину до гражданской войны, — не виртуальная реальность и не кривляния интеллигенции, а реальная идеология, которая системно вкладывается в людские головы с первого класса по пятый курс вуза. Враждебность и чужеродность России, русских и русской культуры доказывается на исторических примерах, которые воспеты в новостях и доктринально зафиксированы в учебниках истории.

Реальность такова, что в ближайшее время нашими согражданами станут миллионы, в перспективе — десятки миллионов людей с подобным историческим и политическим мировоззрением. Идеология украинского национализма за 30 лет пропитала практически все государственные институты. Но самый серьезный ущерб она нанесла системе образования — выросло уже три поколения школьников, которым навязывали расово-националистическо-козацкое мировоззрение.

Идеология ненависти постУкраины построена за счет противопоставления одних регионов другим. Как уже говорилось, Украина была федеративной по сути, но унитарной по форме. В региональных различиях, которые отчетливо проявлялись, следовало искать преимущества и пропагандировать разнообразие. Однако выбрали модель противопоставления регионов на основе их близости к России или Евросоюзу.

Центральной идеей стала евроинтеграция, тоже помещенная в черно-белую апокалиптическую картину мира. Миссия евроинтеграции — окончательно порвать с российским азиатским наследством и «выпилиться» отовсюду, где есть Россия. Сузить железнодорожную колею, отказаться от бензина и газа, запретить русскую культуру.

Евроинтеграция прекрасно легла на базу расистского мифа о Галицко-Волынской «евро-Руси».

Принцип № 11

Региональный раскол, евронационализм и политтехнологии

Существует много стран, где есть региональный раскол. Если посмотреть, как голосуют на выборах немцы, станет очевидно, что выделяется территория ГДР; в США — четкие границы между штатами республиканцев и демократов. И так далее. Россия, где нет регионального раскола, является скорее исключением, чем правилом. Ближайший западный сосед постУкраины — Польша — тоже отчетливо делится на восток и запад: воеводства, граничащие с Германией и Чехией, голосуют за более либеральные и европейские силы; электорат Восточной Польши массово поддерживает правых консерваторов и националистов; Варшава — традиционно проевропейская и оппозиционная, хотя находится скорее на востоке страны. Кстати, последние президентские выборы кандидат от восточных националистов Анджей Дуда выиграл с минимальным преимуществом в 3 %. При этом никто в Польше не устраивает госперевороты, не требует переголосовать выборы в третьем туре, не захватывает политическим табором центральную площадь в Варшаве и не начинает жечь покрышки и плодить бомжей в округе. И никто не создает из Восточной или Западной Польши образ внутреннего врага. Нет, польские элиты направляют национал-шовинистический порыв вовне, а не внутрь страны. Даже мысли не может возникнуть, что политики от Запада Польши возьмут власть и объявят восточных жителей «недополяками», подлежащими либо перевоспитанию, либо изгнанию. У себя польские элиты не позволяю!’ никому играть на региональных различиях.

Джинна гражданского конфликта очень просто выпустить, а мир в обществе устанавливается десятилетиями. Достаточно одного погрома в городе, и жители еще много лет будут бояться толпы, ставить бронированные двери и решетки на окна. Политический национализм отличается от культурного тем, что проникает во все группы общества. Культурный национализм можно десятилетиями держать в формате этнографии, лингвистики и увлечений интеллигенции и провинциальной «элитки». А уничтожить национализм невозможно, потому что национальные различия существуют. Соответственно, актуальна задача сделать национализм немассовым и конструктивным.

В случае постУкраины региональные различия, доведенные до политического раскола, стали питательным бульоном для национализма. Майдан-2004 показал украинским политическим элитам, что уличный шантаж при поддержке США позволяет захватывать власть и становиться над законом. Так был легитимизирован украинский евронационализм, строившийся на трех принципах, таких как:

• деколонизация, то есть выход из всех форм сотрудничества с РФ;

• дерусификация, то есть дискриминация русской культуры и языка;

• демократизация, то есть получение власти теми, кого США и ЕС обозначат как демократов. Украинские политические элиты, получившие доступ к евро национализму, посчитали, что смогут вечно использовать его как политтехнологию. «Республика все равно расколота, так давайте использовать раскол с пользой для себя, — решили элитарии, подумав: — Раз ЕС и США готовы вкладывать в евронационализм, деньги надо брать».

Политтехнологические игры Восток — Запад, языковые спекуляции и практика евронационализма продолжались более 20 лет. В 2014 году они перешли в фазу гражданской войны. Но для украинских элитариев раскол и национализм — политические игрушки, только теперь еще можно безнаказанно убивать. Первопричина украинского евронационализма кроется в безнаказанности украинских элитариев.

Так как республиканская государственность была разделена между сотней влиятельных кланов и семей, на уровне регионов возникли менее богатые, но по-своему более влиятельные группы и семьи.

К 2002–2004 годам государство было заменено системой негласных договоренностей. Как это работало на практике: решением правительства ФПГ получила право строить частные причалы в порту, который формально был государственным, а фактически являлся «кормовой базой» для местных элитариев. Крупный инвестор, заходя с частным причалом, ищет в регионе операторов проекта. Рано