Сталин и Молотов принялись критиковать речь Эркко, а мы выразили свое недовольство искажениями в московской прессе, по которым Эркко представал истинным поджигателем войны. Сталин и Молотов заявили, что опубликованный в Финляндии текст речи производит еще худшее впечатление; у них был оригинальный текст с отмеченными грубыми выпадами. Мы обещали проверить.

Перед уходом мы сказали, что обратимся в Хельсинки за инструкциями, особенно в отношении альтернативных предложений взамен Ханко. Наши собеседники выразили надежду встретиться с нами через три дня.

Обсудив ход переговоров в посольстве, мы обрели толику оптимизма; переговоры не были прерваны и проходили в дружественном тоне.

Мы отправили шифрованную телеграмму в Хельсинки о результате последней встречи. В этой же телеграмме мы запрашивали правительство, можем ли мы предложить во время следующей встречи Советскому Союзу Юссарё на западе и линию границы у Ино на востоке.

Следующий день, 5 ноября, был воскресеньем, нерабочим днем. Большую его часть мы провели в посольстве. Я позвонил Эркко, чтобы сказать, что инструкции нам понадобятся не ранее вторника. Эркко сообщил, что в связи с этими переговорами в Хельсинки был губернатор провинции Виипури. Ему была нужна информация, чтобы обсчитать стоимость собственности на той части Карельского перешейка, которую предполагалось уступить; Советский Союз обещал возместить эту стоимость наличными, помимо территориальной компенсации.

В понедельник 6 ноября весь состав делегации был приглашен на ужин к Уинтеру в шведское посольство. Во время ужина все разговоры вертелись вокруг проходящих переговоров.

Вечером этого дня, в 18.00, в Большом театре состоялась грандиозная церемония, организованная советским правительством в ознаменование годовщины Октябрьской революции. Программа началась с полуторачасового доклада Молотова, полного восхваления успехов, достигнутых Советским Союзом. После него последовал легкий эстрадный концерт: пение, музыка и темпераментные танцы. Сталин сидел в боковой ложе, и присутствующие не могли его видеть.

В перерыве гостей пригласили в буфет, где стол был сервирован вкуснейшими сандвичами и разнообразными деликатесами. Здесь Деревянский, советский посол в Хельсинки, подошел поговорить со мной. Раньше я много раз беседовал с ним весьма откровенно, поэтому теперь я пожаловался ему, что переговоры проходят с трудом и, весьма похоже, могут закончиться безрезультатно. Он заверил меня, что скоро наступит перелом к лучшему. Я спросил, на чем базируется его убежденность, но он не смог объяснить.

Церемония закончилась в 0.30.

Следующий день, 7 ноября, был днем годовщины революции, большим праздником для Москвы и всего СССР. Мы получили приглашение наблюдать парад на Красной площади. День был сырой, и Паасикиви не захотел идти на площадь и стоять там несколько часов, так что я отправился туда один. Мне отвели место среди иностранных дипломатов, на невысокой трибуне слева от Мавзолея Ленина. Оттуда открывался хороший вид на площадь. Вскоре на трибуну на верху Мавзолея поднялась группа наиболее известных вождей Советского Союза, включая Сталина и Молотова. Я заметил вокруг себя также много известных людей.

Во время парада по площади прошло около 30 тысяч солдат. Ими командовал маршал Буденный, которого легко можно было узнать по его знаменитым усам. После пехоты по площади прошли мощные моторизованные силы. Парад произвел сильное впечатление на зрителей, по крайней мере на меня, не слишком большого знатока таких вещей.

Отношение к параду моего соседа — Лоуренса Штейнхарта, посла Соединенных Штатов, — было противоположным. Он то и дело критиковал как войска, так и их оружие. То танки казались ему неповоротливыми, то армейское оружие выглядело устаревшим, поскольку автоматом был вооружен, наверное, каждый двадцатый солдат, и так далее. Наконец я не вытерпел и спросил его, является ли он специалистом в этих вопросах. Он ответил, что раньше был офицером. Поскольку день был холодный, он то и дело прикладывался к фляжке с коньяком, которую доставал из кармана. Он предложил выпить и мне, но я только поблагодарил, сказав, что не замерз.

После окончания военного парада началась процессия совсем другого рода. Людская река плотными рядами вытекала на площадь с дальней стороны. Люди несли в руках множество громадных портретов знаменитых деятелей, поэтому площадь представляла собой целое море лиц. Кто-то сказал, что миллион человек прошли мимо Мавзолея и стоящих на его трибуне лидеров. Когда демонстрация закончилась, зрители стали расходиться. Возвращаясь в посольство пешком, я обратил внимание, что весь город был на ногах. Улицы были полны народа. Люди проводили этот день как всенародный праздник.

Празднование годовщины революции продолжилось и вечером, хотя и другим образом: на 22 часа был назначен прием Молотовым членов дипломатического корпуса. Он состоялся в бывшем дворце богатого купца. Среди приглашенных были и члены финской делегации. Паасикиви не пожелал идти, сославшись на легкую простуду, но я с радостью принял приглашение.

Сначала мы все заняли места в большом зале, где перед нами выступили знаменитые русские артисты с музыкальной программой. После концерта мы перешли в другие комнаты, где был сервирован поздний ужин.

По случаю идущих в настоящий момент переговоров с Финляндией я удостоился чести сидеть за столом почетных гостей, рядом с такими членами правительства, как Молотов и Микоян. Сталина на приеме не было. Среди гостей были Потемкин с супругой. Судя по гостевой карточке, стоявшей на каждом приборе, место рядом со мной должен был занять пресловутый Берия, глава ГПУ, но вместо него приехал его молодой заместитель Меркулов. Из иностранных дипломатов за нашим столом были посол «дорогого друга и союзника» Советского Союза, гитлеровской Германии, граф Шуленбург; итальянский посол Россо с супругой; послы Китая, Персии и Эстонии, а также госпожа Ирьё-Коскинен. Остальные многочисленные гости разместились за меньшими столами, стоявшими в некотором отдалении. Еда и напитки были в изобилии, одних только вин было пять сортов. Тосты следовали один за другим, гости не жалели напитков. Молотов, как мне показалось, решил вызвать своих соседей по столу на соревнование и после каждого тоста лихо осушал свой бокал. Он предложил тост за Финляндию, пожелав успеха проходящим сейчас переговорам. Я поднялся и почтительно произнес ответный тост. Микоян, сидевший рядом с Молотовым, очевидно, решил проверить, удастся ли «капиталистической женщине» устоять против его вина. Он произносил тост за тостом за молодую жену посла Россо, и скоро глаза ее закатились.

Поговорить толком за время этого длинного обеда мне так и не пришлось. Мои соседи по столу оказались неразговорчивыми. Меркулов, сидевший справа от меня, оказался очень мрачной личностью; когда я пытался завести с ним разговор, он отвечал кратко и односложно. Слева от меня сидел дородный посол Китая, с которым я тоже пытался поговорить. Но на каком бы языке я ни пытался завести с ним разговор, он не понимал, а я, к сожалению, не знал китайского языка. Мне оставалось только наблюдать за тем, что происходило за нашим столом и маленькими столиками. Кстати, обстановка за ними была куда свободнее, чем за нашим.