Мы с Тамарой решили писать книгу о жизни в наше время советских ребят так 9-ого, 10-ого классов. О мимолетных увлечениях и о первой любви, о дружбе. Вообще написать такую книгу, которую мы хотели бы прочесть, но которой, к сожалению, не существует.

Отбой, отбой воздушной тревоги. Сейчас четверть девятого. Пора идти спать. Завтра в школу.

До следующего раза.

21 ноября 1941 года

Вот и наступил мой день рождения. Сегодня мне исполнилось 17 лет. Я лежу в кровати с повышенной температурой и пишу. Ака ушла на поиски какого-нибудь масла, крупы или макарон. Когда она придет, неизвестно. Может быть, придет с пустыми руками. Но я и то рада, сегодня утром Ака вручила мне мои 125 гр. хлеба и 200 гр. конфет. Хлеб я уже почти весь съела, что такое 125 гр., это маленький ломтик, а конфеты эти мне надо растянуть на 10 дней. Сперва я рассчитала по 3 конфеты в день, но уже съела 9 штук, так что решила съесть сегодня ради моего праздника еще 4 конфеты, а с завтрашнего дня ст[р]ого соблюдать порядок и есть по 2 конфеты в день.

Положение нашего города продолжает оставаться очень напряженным. Нас бомбят с самолетов, обстреливают из орудий, но это все еще ничего, мы к этому уже так привыкли, что просто сами себе удивляемся. Но вот что наше продовольственное положение ухудшается с каждым днем, это ужасно. У нас не хватает хлеба. Надо сказать спасибо Англии, что она нам кое-что присылает. Так, какао, шоколад, настоящее кофе, кокосовое масло, сахар — это все английское, и Ака очень этим гордится. Но хлеба, хлеба, почему нам не присылают муку, ленинградцы должны есть хлеб, иначе понизится их работоспособность. Все говорят, и по радио только об этом и говорят, что скоро мы отбросим врага от Ленинграда, что теперь осталось недолго. А как враг будет отброшен, в Ленинград прихлынут живительные потоки продовольствия. Но пока надо терпеть. Да, и мы терпим, но как это тяжело. Иногда даже отчаиваешься, думаешь, нет, п[о]дохнем мы все как мухи, не видать нам светлого дня победы. Но такие мысли надо гнать прочь. Это вредные мысли. Боже мой! Как хочется, чтобы и Ака, и мама Лена, и я, и все мы благополучно это тяжелое время пережили и могли снова жить, дыша полной грудью. Как хочется, чтобы мама опять пополнела и чтобы Ака тоже чувствовала себя хорошо. Я так боюсь за маму и за Аку. Ведь настоящего голода они не переживут. А неизвестно, что нас ждет впереди. Может быть, хлеб будут давать через день или через два дня, и в столовых ничего не будет, что тогда! Но нет, до этого не должны допустить! Англия и США должны нас подкармливать. Ведь это в их интересах, чтобы немцы потерпели поражение под Ленинградом. Ведь победа под Ленинградом — это самая лучшая помощь Москве. А разгром немцев под Москвой приблизит дни, когда свершится перелом в ходе этой исторической войны, а именно начнется отступление врага. Но скорей бы, скорей бы это было. Каждый день несет надежды о прорыве вражеского кольца вокруг Ленинграда.

Пришла ко мне Тамара и… и ничего не принесла. Дело в том, что вчера я дала ей свои карточки на крупу и мясо и просила сегодня взять в нашей школьной столовой обед, а именно 2 вторых на крупу, и если еще можно, то и на мясную карточку 2 котлетки или 2 порции колбасы, что будет. Она обещала.

У нас сегодня с Акой была вся надежда только на то, что принесет Тамара. Мы решили из второго, будь это каша, или макароны, или что-либо другое, Ака сделает прекрасный густой суп, 2 кастрюльки, а котлеты мы разделим на 3-их как ради праздника, будем кушать бутерброд с котлетой. И вдруг, о ужас! Тамара приходит и ничего не приносит, ничего, ни второго, ни супа, ничего… Рассерженная, надутая, она клянется, что никогда, ничего, никому больше не будет обещать, ничего не будет делать. Из ее рассказа я понимаю только то, что она 2 переменки стояла в очереди и ей не хватило. Второе кончилось, тогда она купила одну порцию супа и пролила его. Как ей это угораздило его пролить, я до сих пор не понимаю. Но только я одно понимаю, что это все ужасно.

Скоро придет Ака, замерзшая, усталая и, наверно, с пустыми руками. Тогда гроб. Она узнает, что Тамара ничего не принесла, и я не знаю, как она это переживет. А потом придет мама, усталая, голодная, она постарается придти сегодня пораньше, она знает, что у меня сегодня день рождения, и, Боже мой, что будет, если Ака не успеет ничего состряпать. Да, мы действительно «отпразднуем» мой день рождения. Нет, я не буду ни при Аке, ни при маме защищать Тамару, но я не хочу ее и ругать. С человеком случилось несчастье, ведь это несчастье, это все равно что если бы у нас украли карточки или еще что-нибудь в этом роде. Со всяким ведь может случиться несчастье.

Конечно, обидно, обидно до слез, что как раз в мой день рождения мы будем сидеть без обеда, голодные, и все из-за моей самой лучшей подруги.

Ну что ж, теперь можно и съесть тот кусочек хлебца, который я берегла для котлеты. А потом постараться заснуть, заснуть до завтра.

Дорогая, золотая мамочка придет голодная. Я прижму ее к своему сердцу, крепко, крепко обниму и скажу ей о постигшем нас горе. И она, я думаю, не будет сердиться. Ведь она что-нибудь, наверно, там поест. Только бы она не сердилась, не омрачала моего праздника. Больше мне ничего не надо. Мы выпьем по рюмке вина, а потом будем пить чай с конфетами.

Только бы не ссориться, только бы все было тихо и мирно. Вот в чем мое горячее желание.

Уже без 1/2 7, а мамы все нет. За окном отчаянно бьют зенитки, длится 2-ая тревога. Уже и задаст нам сегодня Гитлер трепку и за вчера, и за сегодня.

Да, так, как и предполагалось, так и случилось. В 5 часов пришла Ака, уставшая, замерзшая, с пустыми руками. Она стояла за вермишелью, и ей не хватило. Тетя Саша стояла ближе, получила, а Ака нет. Тетя Саша даже не взглянула на Аку. Какая сволочь! Не могла поставить старушку перед собой. Боже, нельзя себе представить, как нам не везет. Как будто все боги и дьяволы ополчились против нас.

Ужасно хочется есть. В желудке ощущается отвратительная пустота. Как хочется хлеба, как хочется. Я, кажется, все бы сейчас отдала, чтобы наполнить свой желудок.

Когда же мы будем сыты? Когда мы перестанем мучиться? Когда же мы сможем покушать чего-нибудь плотного, сытного, целую тарелку каши или макарон, все, на одном жидком далеко не уедешь. А мы уже месяц с лишним питаемся одной жижей. Нет, так жить немыслимо. Господи, когда же конец мучениям!! И это мой праздник, мой день рождения, который бывает только раз в году. Я помню, в этот день Ака всегда пекла пирог и крендель. Мы сидели за столом, пили чай, вино, чокались. На столе всегда были конфеты, пирожное, а иногда и торт, и бутерброды с колбасой и сыром. В этот день, особенно [в] последние годы, у нас не бывало гостей, но мы втроем по-настоящему справляли этот праздник. Нет, никогда мне не забыть 21-ое ноября 1941 года. Всю жизнь буду помнить я этот день. 21-ого ноября 1942 года (если я буду еще жива) я вспомню, отрезая огромный ломоть черного хлеба и мажа его толстым слоем масла, я вспомню этот день таким, каким он был год тому назад, в 1941 году, и этот толстый ломоть хлеба с маслом будет для меня роскошней всех деликатесов, всех вкусных вещей, вместе взятых, всех пирожных, всех тортов. О Боже, с каким удовольствием я буду откусывать и жевать этот хлеб, хлеб, настоящий хлеб.