Это привело, во-первых, к значительному перерасходу капитальных вложений на достижение запланированных результатов: при плановом объеме 19,1 млрд руб. капитальные вложения в промышленность составили 24,8 млрд руб.[121]Одно это уже вело к значительному бюджетному напряжению. Но поскольку промышленность не справилась с нереальной программой снижения себестоимости, а следовательно, и с планом внутрипромышленных накоплений, это еще более усилило нагрузку на бюджет.

Во-вторых, для реализации такой программы капиталовложений пришлось привлечь значительно больше людей, чем предполагалось. Если учесть, что почти единственным источником дополнительной рабочей силы была деревня, дававшая совершенно неквалифицированные кадры, то станет ясно, почему не могла быть достигнута и запланированная величина прироста производительности труда. Рост численности рабочей силы в городах требовал и большего, чем предполагалось, фонда продовольствия и предметов потребления. Перерасход капитальных вложений в тяжелой промышленности оголил легкую промышленность, не давшую и запланированных объемов производства. В сочетании с падением сельскохозяйственного производства это резко сузило возможности снабжения как в городе, так и в деревне. В такой ситуации неизбежными стали рост цен и снижение жизненного уровня населения.

Финансирование капитальных вложений, как уже было показано ранее, стало покрываться в основном за счет косвенных налогов на потребителей промышленных товаров, необходимость увеличения которых (сведенных с 1930 г. в единый налог с оборота) и обусловила рост как оптовых, так и розничных цен на предметы потребления.

Разумеется, можно было пойти по другому пути – не повышая цен, сдержать рост номинальной заработной платы. Но тогда государственный бюджет лишился бы возможности перекачки чистого дохода населения, в первую очередь сельскохозяйственного, на нужды финансирования промышленности путем неэквивалентного обмена. Можно было бы и увеличить прямые налоговые изъятия из сельского хозяйства. Однако экономическая политика пошла по пути использования не прямых, а косвенных налогов. Это вынуждало увеличивать заработную плату работников промышленности скорее в зависимости от роста цен, нежели от движения производительности труда. Недостающие в результате плановых просчетов миллиарды забирали у трудящихся как города, так и деревни путем увеличения косвенных налогов и соответствующего вздутия цен.

Председатель Правления Центросоюза И. Е. Любимов жаловался на XVI партконференции, что когда промышленность в III квартале 1929 г. снижает себестоимость на 3 % вместо 7 % по плану и в результате обнаруживается нехватка средств на капитальное строительство, то «из потребительской кооперации делается изъятие 28 млн рублей кредита в одном третьем квартале вместо запроектированного сокращения банковского кредита на 20 млн руб. за год. Я уже не говорю об известном факте, что нынче кооперация уплачивает на 60 млн руб. больше налогового обложения и на 60 млн руб. примерно изымается кредитов вместо запроектированных Госпланом и Наркомфином добавочных 30–50 млн рублей»[122]. И. Е. Любимов, судя по всему, полагал, что основной экономической задачей потребкооперации является улучшение снабжения населения, и просил оставить хоть немного средств на совершенствование торговых точек. Но вскоре из кооперации стали выкачивать еще больше средств и уже безо всяких жалоб с ее стороны.

Требовать в таких условиях, когда косвенные налоги и инфляция стали неотъемлемыми факторами финансирования промышленности, снижения розничных цен, да еще и обращать это требование к потребкооперации, как это сделал И. В. Сталин на XVI съезде ВКП (б)[123], – это либо недомыслие, либо сознательное лицемерие.

По подсчетам А. Н. Малафеева, номинальная заработная плата рабочих и служащих увеличилась за 1928–1932 гг. в 2,26 раза, а индекс цен государственной и кооперативной торговли вырос в 2,5 раза. В результате реальная заработная плата в 1932 г. составила 88,6 % уровня 1928 г.[124]При определении динамики реальных доходов рабочих и служащих следует обратить внимание еще на ряд факторов. Если в 1927/28 г. бесплатные услуги добавляли 32,6 % к номинальной зарплате, то в 1932 г. – уже 37,5 %[125]. Однако в сторону понижения уровня реальных доходов действовал огромный рост цен на частном рынке, не учтенный А. Н. Малафеевым в его расчетах. А ведь роль его в снабжении городского населения была достаточно велика: так, неземледельческое население страны тратило на закупку у частника сельскохозяйственных товаров 49,3 % всей суммы своих расходов на эти товары[126].

На снижение реальных доходов городского населения повлиял также тот факт, что количество людей, находящихся на государственном снабжении, выросло с 1930 по 1932 г. более чем в 1,5 раза и составило 40,3 млн человек[127]. В то же время рыночные фонды на промтовары увеличились с 1930 по 1932 г. на 1,5 %, а на продовольственные товары – уменьшились на 24,8 %[128]. Совокупность этих факторов привела к ухудшению структуры питания населения – росту потребления хлеба и картофеля при сокращении потребления мяса, масла и других молокопродуктов[129].

Однако, несмотря на некоторое сокращение реальных доходов рабочих и служащих в течение первой пятилетки, они все же превышали уровень, достигнутый до революции, поскольку уже к 1927 г. уровень 1913 г. был превышен на 28,4 %[130]. Сокращение же реальных доходов за 1928–1932 гг. составило около 20 %. Ошибки и трудности первой пятилетки не могли ослабить волю рабочего класса СССР к тому, чтобы своим трудом поставить дело социализма в нашей стране на прочную индустриальную базу. Трудовая и социальная активность рабочего класса, направленная на преодоление недостатков экономического развития, позволила все же достигнуть многих рубежей, намеченных пятилетним планом.