«…Контрольные цифры Госплана, трестов и заводуправлений, спущенные вниз, должны быть выверены рабочими на основе своей практики, а затем пойти в обратный путь – от станка к заводоуправлению, к тресту, к Госплану с новыми максимальными хозяйственными наметками». При этом рабочие и специалисты ставили не только вопросы повышения выработки, снижения затрат и т. п. Поднимались такие проблемы, как изменение специализации предприятия, перераспределения номенклатуры производства между смежными предприятиями. На заводе имени Сталина в ходе обсуждения встречного плана было предложено перейти от штучного выпуска мелких турбин к серийному производству крупных. Рабочие Московского инструментального завода предложили провести специализацию между ними и Сестрорецким, Тульским и Златоустовским заводами, которые до этого выпускали одни и те же типоразмеры инструментов едва ли не по всей их гамме[139].

Участие рабочих в выработке встречного плана влекло за собой и постановку вопроса об их участии в контроле за выполнением этого плана: «…рабочие, создавшие встречный промфинплан, должны иметь постоянное наблюдение за оперативным планированием производства»[140]. Экономисты уже ставили проблему развития созданного творчеством масс встречного промфинплана вплоть до полной перестройки всей системы планирования. Б. С. Борилин писал в связи с этим: «Огромную прямо революционную роль играет встречный промфинплан, который полностью должен изменить, перестроить нашу плановую систему»[141].

Однако встречный план очень быстро столкнулся с хозяйственно-политическими условиями, не желавшими перестраиваться «под встречный», а, наоборот, оттеснявшими встречный промфинплан в сторону. Это проявилось в явно выраженном стремлении хозяйственников брать заниженные планы, чтобы застраховать себя от срывов. Такое стремление было вполне объяснимо в условиях, когда любой срыв влек за собой жесткую административную, а подчас судебную ответственность. Незаинтересованность хозяйственников во вскрытии резервов, в работе с высоким напряжением, чреватой неудачами, которые могли им дорого обойтись, распространялась и на руководителей профсоюзных органов. «…Эффективность массовых предложений понижается равнодушным отношением профорганизаций к постановке учета экономического эффекта и премированию рабочих за предложения», – отмечал М. Рафаил[142].

Другой формой, направленной на укрепление взаимодействия трудовых коллективов смежников и также рожденной инициативой рабочих масс, стал «общественный буксир». «Общественный буксир» зародился на шахте им. Артема в Донбассе, когда шахтеры послали бригаду из лучших рабочих и специалистов ликвидировать отставание на соревнующейся с ними шахте им. Октябрьской революции[143]. Активность в распространении этого почина проявили ленинградские рабочие. К октябрю 1930 г. в Ленинграде на «общественный буксир» было взято 25 заводов[144]. На 1 июля 1931 г. в стране действовало 413 «буксирных» бригад (10 486 человек), на 1 января 1933 г. – 1019 бригад (25 975 человек)[145]. 19 июля 1931 г. газета «Правда» оценила «общественный буксир» как «опыт социалистической взаимопомощи»[146].

Взаимодействие между коллективами смежников налаживалось и в других формах. Рабочие завода «Красный путиловец» в Ленинграде 28 января 1929 г. предложили организовать перекличку с заводами – поставщиками сырья[147]. «Перекличка цехов и заводов» помогала выявлению хозяйственных проблем смежных производств, налаживанию более прочных кооперационных связей. Этой цели служили также конференции смежных производств, социалистическое соревнование между потребителями и поставщиками.

Однако развитие социалистического соревнования и других форм инициативы рабочего класса в сфере производства натолкнулось на серьезнейшие препятствия. Рабочая инициатива, выражая, пусть и в далеких от совершенства формах, объективные экономические потребности, будучи реальным проявлением социально-экономического творчества пролетариата, все же осталась как бы по ту сторону складывающейся экономической структуры социализма, как вроде бы желательный, но не обязательный довесок к этой структуре. Как ни прискорбно это констатировать, но творчество масс в конечном счете не оказало тогда сколько-нибудь заметного влияния на устойчивые, закрепленные формы хозяйственного механизма, не смогло стать силой, преобразующей этот механизм. Наоборот, бюрократические деформации, складывающиеся в производственных отношениях социализма и закрепленные в формах хозяйственного механизма, оказали негативное влияние на результаты социально-экономического творчества масс, постепенно отторгая формы, созданные этим творчеством.

Инициатива масс встречала широкую поддержку, но лишь на словах. Приказов и инструкций о развитии соревнования и распространении починов хватало с избытком, но это вело только к формализации инициативы. Если инициатива снизу встречает упорное сопротивление стереотипов хозяйствования, то остаются лишь две возможности. Либо массы ломают эти стереотипы, либо идеологическая поддержка и понукание инициатив, «не вписывающихся» в хозяйственную систему, приводят к их формальному распространению, рассчитанному на показную шумиху.

Некоторые представители партийных организаций на местах сознавали, что одними призывами к рабочему классу соревнование не исчерпывается, грозя иначе превратиться в прикрытый цветистыми фразами понукающий рефрен: «Давай, давай!» Еще не была забыта – хотя бы на словах – ленинская постановка вопроса в статье «Как организовать соревнование», связывавшая социалистическое соревнование с развертыванием всенародного учета и контроля, и потому, например, МК ВКП (б) и МК ВЛКСМ записали в своем обращении: «…тащить на суд масс вопросы повседневной экономики»[148]. Но этот призыв повис в воздухе. Партийная и советская бюрократия вовсе не желала выставлять свои ошибки и промахи на суд масс.