самые худшие из них – афалины. Если губаны попадались им на глаза, афалины затевали свои мерзкие игры, делали вид, что позволяют губанам бежать, но кончалось это всегда плохо.

В глубине тела губана родилось угрожающее рычание. Спинной плавник налился силой и поднялся тяжким боевым знаменем. Он пересчитал кудахтающих – четыре самца. Шансы так себе. Зато ярости в нем скопилось в избытке, а тут есть возможность потратить ее с пользой. Тело губана примерно на треть короче дельфиньего, зато здоровенные зубы крепостью не уступают кости или камню. Его громкий рык, бывало, оглушал сразу нескольких рыб. Куда принесло этих головорезов? Это его родная вода, их надо прогнать. Губан подождал, пока вопли фугу не сместились поближе к шипастым поверхностям конусов – там чувствительной шкуре дельфинов достанется, затем, распустив плавники и оскалив зубы, вырвался из тени.

Продолжая подбрасывать раздувшуюся фугу, то и дело подныривая под остатки облачков выпущенного ей токсина, четверо афалин сначала даже не заметили его. А вот фугу углядела его сразу, начала вращать глазами и тем самым предупредила своих мучителей. Они были под кайфом, поэтому сначала подумали, что яркие цвета и огромные размеры Губана – это такая забавная галлюцинация. Потом они отвлеклись, заметив, что их пенисы пришли в возбуждение из-за наркотика, и это привело их в еще больший восторг.

Разъяренный подобным легкомыслием, Губан бросился вперед и протаранил мордой ближайшего из них. Огромный пузырь воздуха вырвался из дыхала дельфина, а троих его приятелей еще больше позабавило то, как он пускает пузырьки. Губан озадаченно посмотрел на противника. Наверное, он вложил в удар маловато силы. Ладно. Следующему достался удар поосновательней, да еще яростный укус в ближайший плавник. Губан ощутил, что его зубы сомкнулись, то есть он прокусил плавник насквозь. В ответ раздался радостный визг. Он бросался на них, раздавая укусы направо и налево. В одурманенном мозгу четверых афалин возникло видение напавшей на них разъяренной стаи, и они бросились на поверхность.

Губан посмотрел им вслед. Длинные темные силуэты дельфинов на фоне поверхности напомнили ему что-то другое. Он вспомнил крики своих сородичей. Губан боролся, Губан устал…

– Сюда, сюда, ко мне, на помощь! – кричала фугу на вульгарном телеостейском[14] языке, понятном большинству рыб.

Губан не понял, как ее занесло в святилище на вершине. Над собой он заметил хвостовые плавники и какие-то рыскающие рывки афалин, а вода приобрела коричневатый оттенок. От ярости губан пришел в себя. Эти твари испражнялись прямо над его домом! При этом они переругивались на своем гортанном диалекте, и он узнал звук, означающий «месть». Он ринулся сквозь отвратительную взвесь, он был готов драться дальше, но четыре дельфина уже уходили.

Глаза Губана вытаращились от гнева, сердце забилось быстрее. Но четыре дурака держали путь куда-то в просторы, подальше от родных вод. Навигационное чутье подсказало Губану, что там нет их стаи. Тогда он послал вслед афалинам проклятие с пожеланием всяческих бед в океане, после чего вернулся в свои владения. Именно их он защищал только что, значит, это его воды! Ах, да, фугу! Надо ее выселить.

Медлить с этим не стоило. Эта дура сдулась, и теперь от ее театральных воплей дрожали окрестные скалы. Губан не испытывал сострадания вообще ни к кому и уж тем более к этой фугу. Ошибочно посчитав ее самкой своего племени, он рисковал всем, а теперь эти хамы-афалины могут привести с собой других. От прежних мыслей о самоубийстве не осталось и следа, губан решительно не настроен был становиться пищей для каких-то дрянных млекопитающих. Он уперся взглядом в существо, по чьей вине только что случилось сражение, и, чтобы подчеркнуть свою враждебность, огрел ее плавниками. При этом у него возникло странное ощущение на коже, как будто он царапал бока о рифовый песок или проплывал сквозь заросли жгучих актиний.

Но здесь не было актиний и уж тем более рифового песка. Да, в бою он всегда ощущал прилив тестостерона под кожей, но тут было что-то другое. Губан почувствовал… сексуальное возбуждение. Он хотел, чтобы фугу убралась как можно скорее, чтобы укрыться и поразмышлять над этим немного. Он не мог расслабиться и думать, пока она здесь. А фугу делала вид, что не видит в нем красавца-самца, наделенного массой других достоинств. Она пыталась спрятаться.

– Убирайся! – проворчал он на телеостейском языке. Наверное, он здесь подходил больше, нежели родной для него изящный рифовый диалект. – Пошла вон! – А его гениталии тем временем определенно оживились. Неужели снова пришло время Нерестовой Луны? Неужели он так долго бродил?

– По-моему, ты растерялся, – сказала она лукавым голосом, принимая нормальные размеры. – Но ты же знаешь, я самая ядовитая рыба в океане. Ты такую пробовал? Неужто тебе не любопытно?

Губан не ответил. Чувство, возникшее в теле, никак не было связано с ее токсином. Он ежился, извивался из стороны в сторону, как будто стараясь стряхнуть с себя морок. Ему не было плохо, скорее наоборот. Выигранный бой с четырьмя самцами-афалинами придал ему энергии.

– Не заморачивайся, – посоветовала она, осматривая, нет ли повреждений на ее плавниках. – Я же вижу, что возбуждаю тебя. Меня все хотят. Это так утомительно… Везде одно и то же.

– Ну и вали отсюда! – рявкнул Губан. – Это мой дом, а не твой.

– Ты все еще не понял, как тебе повезло! – огрызнулась она, словно они принадлежали к одному племени. – Ты уже мой… – Она замолчала и уставилась вверх. Губан знал, что ничего она там не видит. До ближайшего конуса было далеко, а вода здесь не очень-то прозрачная.

– Где твой риф? – спросил он. – Ты не видела кого-нибудь из моих сородичей?

– Да ушла я оттуда, а твоих не видела, – как-то отстраненно сказала она, все еще глядя вверх и пытаясь остаться на месте. – У меня был великолепный риф, не то что эта свалка.

– И у нас был очень хороший риф, – против воли грустно сказал Губан. – Мой народ любил его.

– Ну, мое-то место было покруче всей вашей нелепой иерархии. Я жила на таком рифе, который чистил воду как настоящая водоочистная станция, если ты, конечно, знаешь, что это такое.

– Знаю. Ну и что? – Губана раздражал этот никчемный разговор, в который его вовлекли против воли.

– А потом кораллы заснули, – терпеливо продолжала она, – а все, кто жил на рифе, оказались бездомными. Многие умерли. Пожалуй, я здесь останусь. А то что-то устала…

– С какой стати? – взбеленился Губан. – Это мои владения.

– Ничего. Поделишься. Теперь и мои будут. А хочешь, убей меня. Мне все равно. – Она повернулась, чтобы