Орлов еще раз окинул взглядом свой новый кабинет — книжный шкаф с пустыми полками под стеклом, железный сейф с приоткрытой дверцей и торчащими из замочной скважины ключами, карта СССР на противоположной стене, письменный стол, поверхность которого была абсолютно свободной — ни единой бумажки, ни письменного прибора, ни какой-нибудь безделушки. Его взгляд упал на ряд телефонных аппаратов, стоящих рядом на маленьком столике. Звонить было некуда, да еще и некому. И, тем не менее, рука Орлова непроизвольно потянулась к аппарату юродской связи. Еще до конца не отдавая себе отчета, куда он будет звонить, Андрей поднял трубку, несколько секунд подержал ее в руке, упершись взглядом в диск телефона. Потом медленно набрал номер. На том конце раздались продолжительные гудки — один, другой, третий. Затем — щелчок и знакомый голос тихо произнес: «Алле!»

Москва. Улица Крылатские Холмы.

Квартира Орловых

Услышав звонок телефона, Оля почему-то сразу решила, что это — Андрей. Несмотря на то что домашние хлопоты почта не давали ей время отвлечься на посторонние мысли, она подспудно ждала чего-то, чувствуя легкую тревогу. Может быть, это передалось ей от мужа, который сегодня утром перед уходом на работу был необычно задумчивым и озабоченным.

Последнее время Оля все чаще видела мужа каким-то раздраженным, неуравновешенным. Чуткая к перемене его настроения, она догадывалась, что происходящие с ним перемены связаны, скорее всего, с переходом на новую работу. Она не очень разбиралась в том, чем будет теперь заниматься ее муж, но подсознательно чувствовала скрытую угрозу, которая исходила от «коридоров власти».

Все, что происходило там, наверху, Оля воспринимала как нечто непредсказуемо-опасное, способное нарушить привычный ритм жизни. Еще свежи были в памяти события августа 1991 года, когда Андрей несколько суток пропадал на работе. В центре Москвы лязгали гусеницы танков и боевых машин пехоты, обезумевшие толпы крошили вес направо и налево, в подземном туннеле на Калининском проспекте пролилась первая кровь. Тогда она впервые почувствовала серьезную тревогу за мужа, неожиданно поняв, что все чаще звучащие в толпе призывы, растиражированные телевидением и радио, имеют прямое отношение к их семье. Сотрудник органов безопасности не мог оказаться в стороне от того, что происходило тогда в стране. А прошло всего полтора года.

Теперь же все было гораздо хуже. Накал страстей сплошным потоком прорывался на экраны телевизоров, пестрил газетными полосами, митинговой истерией. А Андрей теперь был не за надежными стенами Лубянки, а где-то среди путающих своими интригами кремлевских коридоров. И хотя он ничего не рассказывал о том, что там происходило, и тем более о предстоящей работе на Старой площади, по-женски она чувствовала неумолимое приближение опасности.

Еще совсем недавно, когда они с Андреем проходили но Лубянке, он показал ей окна своего кабинета в высоком сером здании. Окна находились на втором этаже точно над гербом СССР. Тогда Оля еще подумала: «Странно, СССР уже нет, а герб еще есть». Так было со всем, что окружало тогда их жизнь, полную тревог и неожиданностей.

Оля взяла трубку.

— Алле.

— Это я, — узнала она голос мужа.

— Что-нибудь случилось?

— Нет. Вот звоню из своего нового кабинета.

— Ну и как?

— Оля, может, нам купить домой зеленую лампу?

— Что-о? — Странность вопроса заставила Олю удивиться. — Какую еще лампу?

— Обычную, со стеклянным зеленым абажуром. — Андрей немного помолчал и, чувствуя замешательство жены, извиняющимся тоном произнес: — Прости, я пошутил.

После разговора с Андреем у Оли осталось ощущение какой-то недосказанности, но она уже давно привыкла не задавать липших вопросов, зная, что муж сам расскажет о том, что его беспокоит. Если посчитает нужным.

Они жили вместе уже четырнадцатый год. Достаточно для того, чтобы не только понимать друг; фуга, но и улавливать малейшие колебания настроения. Воспитание обоих детей — дочки Нины и сына Сергея — еще больше сближали супругов, сохраняя при этом, однако, некоторые расхождения в подходах. Андрею казалось, что Оля, нервно потворствуя детским капризам и не желая проявлять необходимой строгости, перекладывает на его плечи это неблагодарное дело. Она же считала, что он слишком придирчив к детским шалостям, что зачастую бывает неправ, наказывая то одного, го другого. Отчасти Оля относила такое его поведение на счет нервного напряжения, которое Андрей испытывал на работе. Действительно, он приходил всегда поздно, иногда какой-то наэлектризованный, взвинченный, готовый вспылить но каждому, даже самому незначительному, поводу. Несмотря на то что она смутно представляла работу Андрея, который не посвящал ее в подробности своей службы, что было естественно, Оля чувствовала, как тяжело он переживает происходящее с ним, с органами безопасности, со страной.

ИНФОРМАЦИЯ: «Мы с женой постоянно обсуждали то, что происходит в стране, как ведут себя в новых условиях люди, вместе сетовали на резкое падение нравов и разгул преступности. Но я не считал возможным посвящать ее в проблемы, которыми занимался но службе. Так было, когда я работал в КГБ, а затем в Министерстве безопасности, так стало и в Администрации Президента. Помню, когда однажды Оля посетовала, что я ничего пе рассказываю ей о своей новой работе, я ответил: „Меньше знаешь — лучше спишь“. Хотя, по-моему, она догадывалась, что на Старой площади я столкнулся с очень сложными проблемами» (Из воспоминаний A.П. Орлова).

Несмотря на бытовые трудности и напряженную обстановку, на фоне того, что происходило вокруг, семья Орловых преодолевала все жизненные преграды довольно уверенною. Настоящее чувство и согласие в главном, в том, что определяет совместимость людей и устойчивость семейных уз, позволяли Андрею и Оле достаточно уверенно смотреть в будущее, что, впрочем, встречалось не так уж часто. Новые порядки и уклад жизни, крушение привычных идеалов и полная подмена моральных принципов циничным расчетом и пресловутой целесообразностью — все это рушило доселе казавшиеся устойчивыми родственные, семейные и дружеские связи. Друзья, оказавшись но разные стороны идеологических баррикад, становились врагами, мужчины и женщины, еще вчера клявшиеся в верности друг другу, не выдерживали испытания вдруг неизвестно откуда хлынувшим богатством или вцепившейся в горло нищетой. Манящие радости заграничной жизни подальше от презираемого в новом обществе «совка», открывшиеся возможности получить доступ к богатству и роскоши, подтолкнули к самым решительным поступкам тех, кто еще десяток лет назад не мог даже представить себе, что можно жить иначе. Погоня за призрачным счастьем и иллюзиями, отказ от всею, что было дорого и близко в прошлом, сломали не одну семью. Андрея и Олю особенно взволновала история, которая развивалась буквально у них на глазах с одной супружеской парой, казавшейся даже очень счастливой.

Он, назовем его Алексеем, был подчиненным Андрея. Служил в органах восемь лет, был грамотным и подающим большие надежды работником. Высокий, широкоплечий, с правильными чертами лица, доброжелательной улыбкой и шевелюрой русых волос. Работа у него получалась неплохо, всяческие задания он выполнял довольно быстро, привнося в них свое собственное понимание и видение. Как и Андрей, с которым Алексей работал в институте и Российском КГБ, а затем в управлении Штаба Министерства безопасности, Алексей пережил в конце 1991 года кошмар развала, ухода из органов многих далеко не самых худших сотрудников, мучительное вползание структур безопасности в новую для них реальность.