Еще одно, хотя и чисто умозрительное предположение. Если все же верна пословица о том, что яблочко от яблони недалеко падает, то крайне просто объясняются таланты Екатерины: она как-никак была дочерью человека незауряднейшего. Почти забытый ныне Иван Иванович Бецкой – один из тех людей, кого следует именовать «словарь России». Думаю, позже, когда я расскажу о нем подробнее, читатель с этим согласится…

Но вернемся в померанскую глушь, в скучный город Штеттин, где на Домштрассе, в доме 791, квартировал с семьей принц Христиан (именно что квартировал – дом был не его собственностью, а принадлежал председателю коммерческого суда в Штеттине фон Ашерлебену, каковым и сдавался внаем).

О детстве Фикхен (ласково-уменьшительное от «Софья», по-русски – Сонечка, Софьюшка) сохранилась масса достоверных свидетельств. Детство, собственно говоря, было самым обычным – девчонка днями напролет играла на улице со сверстниками и сверстницами из семей самых обычных бюргеров, не то что не титулованных, но и не дворян вовсе. Сверстники потом вспоминали много и охотно, что Фикхен была сущим сорванцом, принимавшим самое живое участие во всех детских проказах, причем чаще водилась с мальчишками, чем с девчонками – этакая Пеппи Длинный Чулок. Естественно, никому и в голову не приходило именовать ее «принцессой» или «вашей светлостью». «Фикхен, Фикхен! Гулять пойдешь?» «Сейчас, Ганс!» Именно так это и должно было выглядеть, дети во все времена одинаковы.

Ну кто тогда мог предвидеть, какое будущее ей суждено? Таких принцесс по всей Германии – что собак нерезаных, простите на вульгарном слове. В лучшем случае станет женой очередного полковника из родовитейших, но живущих исключительно на жалованье…

Вообще-то есть старая история о том, как однажды Фикхен с матерью гостили в Брауншвейге у тамошней вдовствующей герцогини (воспитывавшей в свое время Иоганну). И там якобы среди гостей присутствовал католический каноник Менгден, пользовавшийся славой хироманта, делавшего безошибочные предсказания по линиям руки. Мать находящейся там принцессы Марианны Беверской попросила сказать: не ждет ли ее дочь корона? Марианне каноник якобы ничего не сказал, но, обернувшись к Иоганне, воскликнул: «На челе вашей дочери вижу короны, по крайней мере, три».

К сожалению, как обычно с такими «предсказателями» и случается, эта история стала распространяться по Европе уже после того, как Екатерина стала русской императрицей. Не говоря уж о том, что носила она одну-единственную корону, российскую. С превеликой натяжкой можно еще сказать, что, присоединив часть Польши, Екатерина получила права и на польскую корону, но это будет именно натяжка: Екатерина (в противоположность своему внуку Александру I), никогда не короновалась польской короной, поскольку те земли, что ей достались, такого права не давали. Так что истории о прорицателе-канонике веры нет ни малейшей.

Зато исторически достоверен другой случай. В 1739 г. в замке Адольфа-Фридриха, герцога голштинского, князя-епископа Любекского, епископа Эйтенского встретились и познакомились его двоюродная племянница София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская и двенадцатилетний принц Петр Фридрих Голштинский.

Это была не просто встреча будущих супругов Екатерины и Петра. Это оказалась встреча трех будущих монархов! Потому что через двенадцать лет Адольф Фридрих занял шведский трон и царствовал двадцать лет.

(Между прочим, его избрание было, простите за вульгарность, проплачено Россией, о чем вся Европа прекрасно знала. Дипломаты Елизаветы купили с потрохами весь шведский парламент, проголосовавший за прорусского кандидата.)

Вполне возможно, что именно во время этой встречи и зародилась неприязнь Екатерины к Петру. Было бы просто удивительно, если бы девчонка во время общения с будущим супругом этой неприязни не почувствовала…

Во-первых, никто тогда (и она сами) представления не имели, что им суждено стать в будущем супругами. Во-вторых, все вокруг прекрасно знали, что Петр – законный наследник русской и шведской корон. А кем была Екатерина, нет нужды напоминать. Уличная девчонка с оцарапанными коленками, простушка Фикхен с улицы Домштрассе. Все, что нам известно о человеческой психологии, заставляет предполагать с уверенностью, что она должна была чувствовать жгучую зависть: скучный, некрасивый, ни чем не примечательный мальчишка всего-то двумя годами ее старше – но имеет все права на два великолепных трона. Меж тем как она…

Да девчонка локти должна была кусать от зависти!

Что интересно, учившие Фикхен в детстве учителя были весьма невысокого мнения о ее способностях. Учителей у нее было немало: гувернантка француженка Кардель, еще трое французов (проповедник, учитель чистописания и учитель танцев) и четверо немцев: законоучитель, преподаватель немецкого и учитель музыки, еще кто-то. В общем, ничего из ряда вон выходящего: почти такое же количество наставников имелось в зажиточном немецком доме, вовсе не обязательно дворянском.

Гувернантка считала, что у Фикхен «неповоротливый ум». А впрочем, и сами учителя талантами не блистали. Екатерина впоследствии хорошо отзывалась как раз о мадемуазель Кардель, о других сохранила «дурную память», а один из них, Вагнер, по ее убеждению, был совершеннейшим дураком.

В общем, воспитание она получила самое рядовое. Как все. Обычный, говоря современным языком, «курс молодого бойца», который проходили девицы из хороших семей. Абсолютно ничего, выходившего бы за рамки. А собственно, почему эта девица должна была получать нечто особенное? Екатерина писала потом: «Меня воспитывали с тем, чтобы я вышла замуж за какого-нибудь мелкого соседского принца, и соответственно этому меня и учили всему, что тогда требовалось». Уметь танцевать, чуточку разбираться в музыке и тогдашней классической литературе, писать красивым почерком, поддерживать беседу, изящно кланяться… Что там еще? Французский язык. Вот и все, пожалуй.

Правда, мадемуазель Кардель уже тогда подметила, что девочка «себе на уме»…

Екатерина именовала это чуточку иначе: «Я по-своему понимала все».

Ого, еще как! По природной живости ума Фикхен частенько и горячо спорила со своим законоучителем, высказывая порой такое, что он именовал «склонностью к ереси». «Я спорила жарко и настойчиво, и поддерживала свое мнение против священника: он обосновывал свое мнение на текстах Писания, а я ссылалась только на справедливость».

(Кстати, гораздо позже, уже на русском троне, Екатерина выскажет мысль, идущую, конечно же, от тех детских споров: «Кроме закона, должна быть еще и справедливость».)

Во второй раз пастор и ученица поссорились из-за того, что девочка настойчиво допытывалась: хорошо, я согласна, что прежде сотворения мира был хаос, но что такое этот самый хаос?» Пастор, не великого ума деятель, ответить не мог. И победил в дискуссии с помощью розг…

Согласитесь, глупышки таких споров не ведут…

Итак, ее готовили к тому, чтобы выдать замуж за мелкого соседского принца, которых в Германии несчитано…

Не исключено, что в девочке как раз и не усматривали никаких таких особенных задатков оттого, что полагали, будто заранее знают уготованную ей судьбу мелкой германской герцогинюшки. Вообще-то, когда человек достигает больших высот, обычно находится масса народу, который с пеной у рта уверяет, будто еще чертову уйму лет назад рассмотрел в плюгавеньком мальчишке или девчонке-дурнушке будущую историческую персону. Но случается и наоборот. Классическими можно считать воспоминания баронессы фон Принцен, состоявшей «статс-дамой» в той крохотной пародии на «герцогский двор», что все же имелась в Штеттине. На ее глазах Екатерина родилась, училась, воспитывалась, именно баронесса помогала ей, кстати, укладывать вещи при отъезде в Россию. Одним словом, эта дама больше, чем кто бы то ни было, пользовалась доверием Екатерины. Но…