До мельчайших подробностей Руденко помнил тот проклятый жаркий день на окраине Москвы. Истекающий кровью, умирающий оперативник. Разложенные на земле в ряд трое бандитов, сыплющих проклятиями: «Выйдем — всех положим, сук ментовских». Это был момент истины — позволят ли опера убивать себя и своих боевых товарищей. И он нажал на спусковой крючок. Рядом грохнул пистолет его напарника. Расстрелянных ублюдков засунули в их машину. Прибывшей опергруппе скормили версию, что при попытке задержания бандиты застрелили сотрудника, пытались скрыться на автомашине «Мицубиси Паджеро». Правда, прокурорский следак поинтересовался: если убитые были в машине, то где пулевые пробоины в корпусе. Но тогда шла война с преступностью, прокурорские были в большинстве своём на стороне правого дела и на такие оперские вольности закрывали глаза. Это уже потом основным занятием они избрали защиту преступного элемента за долю малую.

И Руденко чётко помнил ещё одну картинку — это было два года назад.

— Вы понимаете, что совершили должностное преступление и вас надо арестовывать? — долдонил тогда прокурорский. Это был человек иной исторической формации — в костюме от «Версаче», с часами стоимостью двадцать тысяч долларов, жеманный, похожий на голубого.

Муровцы приняли очередную грузинскую воровскую группу. Когда проникали на их блатхату, главарь по имени Гурам пытался отстреливаться, за что был нещадно бит. Обычное дело. Но за вора подписались важные люди.

— Вот заявление, — гундел прокурорский. — Избили. Подбросили сто граммов кокаина и пистолет.

Наконец Руденко не выдержал:

— Ты знаешь, крыса прокурорская, мне ведь до лампады, что со мной будет. Терять мне нечего, у меня даже семьи нет. А ты привык хорошо жить. И деньги ты за наезд на нас схавал. Но учти, на беспредел беспределом отвечают.

Руденко в тот момент готов был выполнить всё, что обещал. Рассчитаться по всем счетам. А дальше — будь что будет.

Зашло тогда всё достаточно далеко. Прокурорские носом землю рыли, отрабатывая воровские деньги. Руденко же видел, что большое начальство подписываться за него не собирается, — мол, твои личные проблемы. Помог ему тогда начальник его отдела, у которого родственник был заместителем генерального прокурора. Ситуацию спустили на тормозах.

После этой истории Руденко написал рапорт на увольнение.

— Я выдохся, — сказал он начальнику отдела. — Нас скоро продадут всех. Оптом.

— Вообще, окоп в бою не оставляют, — нахмурился начальник.

— А если твоё командование подписало капитуляцию? Всё, не могу…

Руденко распрощался с родным ведомством. Ушёл в жуткий запой в своей пустой гулкой однокомнатной квартире в Медведкове. Подошёл к самому краю. Потом очухался. И стал искать, куда приложить свои ещё немалые силы.

Бывшие сослуживцы держали частное сыскное агентство «Щитоносец». Там Руденко и стал работать — сперва простым «топтуном», потом руководителем службы скрытого наблюдения.

Его бесило, что приходится следить за неверными супругами, за бизнесменами по заказу конкурентов. В этом было что-то мерзостное, но это мельтешение приносило основные доходы. Хотя иногда приходилось работать по настоящим преступникам, дорабатывать, что не сделала полиция, и тогда он чувствовал себя вновь опером.

Часто приходилось ходить по проволоке, балансируя на грани закона, подставляя голову. В любой момент могли прийти бывшие коллеги и начать задавать неприятные вопросы. Эта угроза висела как дамоклов меч над любым частным сыщиком.

И вот однажды это произошло. Появился бывший коллега из МУРа. И вопросы у него были неприятные…

Руденко с Платовым встретились в кофейне «Кофе-Хаус» на Мясницкой. Они работали некоторое время вместе в кражном отделе, никогда не были близкими приятелями, но уважали друг друга. И ещё их роднил один факт в биографии. В тот самый жаркий день, когда Руденко расстреливал тех грузинских бандитов, пистолет Платова грохотал рядом.

— Иван, мы не первый год друг друга знаем, — сказал Платов, отпив глоток крепчайшего кофе. — Поэтому не буду ходить вокруг да около.

— Спрашивай. Отвечу, что могу. В пределах разумного, конечно.

— Твоя работа? — Платов вытащил из нагрудного кармана ксерокопию фотографии Кононенко, которая была в кармане у киллера.

Руденко внимательно посмотрел на фотографию и вздохнул:

— Моя… У меня клиент был пару лет назад. Там какие-то подмосковные земли делили. Его реально могли заказать. Мы ситуацию развели. А недавно звонит он мне и говорит, что есть заказ. Проследить за объектом.

— Кто заказчик? Надеюсь, это не коммерческая тайна.

— Коммерческая тайна. Но мы-то знаем, что тайны в этом мире не стоят ничего. Омаров это.

— Рома Носорог.

— Он самый. Но заказ был для его знакомых. Им я передавал всю информацию.

— Что за люди?

— Фамилия какая-то… Ирина её зовут.

— Левицкая?

— Во-во… Носорог условие поставил — чтобы я ему сводки наблюдения втихаря дублировал. У него там тоже какой-то интерес.

— Тебя в курс дела ввели?

— Вроде бы объект прокинул Левицких с недвижимостью. Я видел их заяву в ЦАО. Расклад мне казался чётким — бандиты грабят честных антикваров. Мой гражданский долг это безобразие пресечь.

— И как? Пресёк?

— Отработал несколько дней. — Руденко вытащил пачку «Мальборо», закурил, глубоко затянулся. — Сводки отдавал обоим заказчикам. А потом послал их всех.

— Почему?

— Эта Ирина в визг изошлась, какая она несчастная жертва и как подлый Кощей её ограбил, обесчестил. И чем больше говорила, тем меньше я ей верил. А потом увидел…

— Что?

— Я читал её заявление в ЦАО. А когда ждал её в галерее, то увидел на столе заяву с тем же текстом, но на имя «Господина Кушакова». И резюме «прошу разобраться по существу вопроса в соответствии с действующими понятиями».

— Кушаков. Что-то знакомое.

— Да это один из главных авторитетов нижегородских. Погоняло Куш. — Руденко стряхнул пепел в пустую чашку из-под кофе. — Удовлетворил твоё любопытство?

— Почти.

— А теперь твоя очередь.

— Киллера мы грохнули при задержании. У него фотография, которую ты делал, в кармане была. А было всё это на Северской улице. Ничего адрес не говорит?

— Там Кононенко живёт. Это что же получается, я под киллера клиента готовил… Вот подстава! Чувствовал же.

— Да ладно, не кипежись.

— Вот смотришь ты на меня, Валера, и наверняка прицениваешься — имею ли я к этому отношение или меня как дурачка втёмную использовали.

— Я не прицениваюсь. Я знаю, что ты не при делах. Помнишь девяносто четвёртый, когда мы тех бандосов завалили?