— О. Князь Дитрихштейн зашел в нашу кофейню. Он решил попробовать наш знаменитый шоколад с тертым миндальным орехом. И представьте, официанткой у нас тогда и работала Анна Бальтауф. Именно она вынесла ему наш фирменный шоколад. Он был так поражен её красотой и скромностью, что незамедлительно женился. Женился, несмотря на то, что она была незнатного рода. Да и магией не обладала. Он вывел ее в свет и сделал княгиней. Именно так все и было. А картину заказал в качестве свадебного подарка. И выбрал в качестве сюжета то, как она предстала перед ним в первый раз.

— Нет, что вы. Все было совсем не так! Девушку звали Шарлотта Бальтауф, а её отец был банкиром. Вот только не повезло ему, разорился. Бедняжка чтобы чем-то помочь отцу была вынуждена пойти работать официанткой. Именно в нашем кафе её увидел первый раз Князь Иосив Венцель фон Дитрихштейн. И он не мог к ней посвататься, это был жуткий мезальянс. Он взял ее в содержанки. И только когда она родила ему сына с неплохим магическим потенциалом, что для обычной девушки необычно, он только тогда на ней женился. А картину подарил на свадьбу. И видите на картине стакан воды? Только у нас так подают шоколад.

— Что вы. Все было совсем не так! Эта девушка была камеристкой нашей королевы Марии-Терезии. И когда Метр Лиотар писал портрет королевы, во время сеанса она как раз подавала королеве шоколад. Художник был так впечатлён красотой девушки, что написал её портрет. Я сам лично, когда увидел его, так сильно был поражен, что незамедлительно захотел его копию. И вот как-то Князь Дитрихштейн зашел ко мне выпить шоколада. Он увидел здесь этот портрет и был поражен не меньше меня. Он отправился во дворец и сделал ей предложение. Вот так то. Если бы не я, они никогда не были бы счастливы.

И так в каждом кафе. Я уже буквально закипала от злости на эту шоколадницу. Братья посмеивались. Фон Мёнерих не обращал внимания, пока я не хлопнула ладонью после очередного рассказа и не заявила, что слышать больше про эту доморощенную Золушку не хочу.

— Вы напрасно переживаете, Эманум Харлинсон. Герцог Рихард де Алеманьа в данный момент в Венабона не останавливался. Его нет в этом городе, и скорее всего совет Двенадцати пройдет без его участия.

Братья затаили дыхание. Я давно приучила их не называть это имя. А Фон Мёнерих невозмутимо продолжил.

— Он внезапно сорвался с места и уехал в неизвестном направлении. Моим агентам не удалось его отследить, но судя по его корреспонденции он не намерен в ближайшее время возвращается к своим обязанностям в совете Двенадцати. Так что вам не грозит встреча с ним.

— Да вы…

— Перестаньте, Эманум Харлинсон. Вы воспринимаете в штыки эту историю про шоколадницу именно потому, что боитесь этой встречи. Я вас решил успокоить. Нам сейчас ни к чему, чтобы вы дергались по этому вопросу.

— Клари… — начал было Габби.

— Все в порядке, Габби. Я в порядке. Давайте вернемся к нашим планам, — ужасно хотелось встать и сбежать, но я понимала, как по-детски будет выглядеть эта выходка.

Поэтому осталась сидеть и даже попыталась придать лицу каменное выражение. Но, разумеется, этот невыносимый всезнайка Фон Мёнерих был прав. Я по-прежнему была не готова к встрече с прошлым и согласна была бегать от него еще хоть вечность. И слова Фон Мёнериха об отсутствии на совете Двенадцати Рихарда меня заметно успокоили. И да — эта картина меня нервировала своей похожестью. Только вот там был счастливый конец. Тогда как для дочери антиквара все сложилось куда как сложнее.

— Бал по случаю очередного сбора и заседания совета Двенадцати пройдет в Хофбурге. Это официальная резиденция Герцога Фердинанда Пармского и место заседания совета. Он огромный. Там много залов, в одном из них будет проходить бал. Приглашена добрая половина города. У меня тоже есть приглашение. И, разумеется, я приглашен с дамой. Вы же окажите мне честь, Эманум Харлинсон и пойдете со мной на бал? — последний вопрос был задан шутливым тоном и явно не требовал ответа, но я ответила.

— Как я могу вам отказать Артур фон Мёнерих граф Дрез. Вы же сама галантность и очарование. А уж как вы деликатны и умны. Ах да. Еще и красивы. Все нески, наверное, у ваших ног?

— Простите, если чем-то задел вас, Эманум Харлинсон, но у меня к вам просьба. Давайте перейдем на время бала к неформальным отношениям? Будет странно, если я приведу с собой девушку и буду называть её так тяжеловесно — Эманум Харлинсон. Возможно ли, чтобы мы перешли к именам? — и он улыбнулся.

Вот и чего я взъелась?

Он говорит мне все как есть, ничего не утаивая. Может быть, пора и в самом деле высунуть голову из песка и посмотреть в лицо страхам. Братья боятся за меня и любят, поэтому стараются лишний раз не задеть мою тонкую душевную организацию. Вот только когда это вдруг она стала тонкой? Я же сильная? Надо вести себя соответственно. А то как девочка маленькая расхныкалась. И я, улыбнувшись, протянула ему руку и сказала:

— Клариса.

— Артур.

— А может и мы перейдем к именам? Я Габби. Это Себ. Акке ты и так знаешь, — не мог не влезть Габби.

Но это разрядило ситуацию, и вернуло за стол дружескую атмосферу. Вытирая Михеля от каши я услышала вопрос, про который, признаться, и забыла.

— Клариса, а как у тебя с платьем?

— Габби… Я забыла совсем, — и я пронесла ложку с кашей мимо ротика Михеля, что ему не понравилось, и он уж было приготовился зареветь, но передумал и, схватив мою руку с ложкой, сам направил её себе в рот.

— Вот. Я так и думал. Поэтому ты сейчас укладываешь Михеля на дневной сон, и мы идем в одно премилое местечко. Я присмотрел, — самодовольно изрек Габби.

— А одно из моих старых совсем не подойдет? — с ужасом представила я примерки и подгон по фигуре.

— Клари, ну о чем ты говоришь! У тебя все платья насыщенных оттенков. Синий, золото, зелёное с серебром. Это же никуда не годится! — возмутился он.

— А что не так? — все же не теряла я надежды.

— Сейчас в моде пастельные тона с оттенком пудры, — самодовольно с видом знатока произнес Габби.

— Пудры — это как? — выразил всеобщее недоумение Акке.

— Ну вот не насыщенный оранжевый, а скорее персиковый. Не синий, а перламутрово-голубой. Не коричневый, а кофе с молоком. Не красный, а чайной розы. Пудра предает оттенкам бархатистость. Нежность и утонченность, — просветили нас.

— А мне нравится, как одевается Клари. И это не нежность и утонченность, а блеклость и невзрачность, — заявил этот невозможный подросток.

— Нет, Акке. Габби прав. Мне и в самом деле стоит подобрать платье на бал. Не хочу привлекать внимание к своей персоне. Наша цель не в этом. Так что я полностью в твоем распоряжении, Габби, — и я кивнула брату, давая понять, что ценю его помощь.

— А цель у нас и в самом деле непростая. Нужно умудриться оказаться представленными Великому Князю и его жене. Потом еще напроситься на личную аудиенцию, и убедить их показать нам это яйцо. Пока задачка мне кажется невыполнимой, — фон Мёнерих явно был не в восторге от наших перспектив.