В уборной, сверкавшей яркой позолотой, где было невыносимо жарко и душно, и куда то и дело приходили голубые, розовые, палевые домино, мелькая мимо толпившихся черных фраков; в залитой светом зале, где под звуки оркестра носятся и пестреют пары танцующих, представляя собой огромную корзину цветов, полную аромата и носимую по воле ветра; в коридорах, откуда виднеются, вроде огромного глаза, ложи, обитый красным; в совсем почти пустых уголках, куда, зевая, садятся по временам разодеты я в бархата и золото толстые фигуры, который едва не задыхаются в своих туго стянутых корсажах; в буфетах, кишащих торопливо снующими гарсонами, между черными фраками, которые сидят у столиков, держа у себя на коленях какого-нибудь пажа, и откуда слышатся веселые возгласы, смех, шум раскупориваемых бутылок и громких поцелуев — оглушительный смешанный гул, среди которого по временам слышится звонкий треск разбитого стакана; на авансценах, где выходят актрисы, в бенуарах, где прячутся — всюду Браскасу и князь Фледро — Шемиль тревожно искали Глориану — камергер, заглядывая в мужские домино, а тот окидывая взглядом группы женских затылков и плеч — так как, чтобы узнать Франсуэлу, ему незачем было даже заглядывать в лицо. Тщетные поиски! Глорианы не было в Опере, милосердный боже! Они удалились оттуда, усталые, разбитые, мрачные.

Кучер спросил:

— Куда поезжать?

— Туда, где танцуют! — закричал ему Браскасу.

В эту ночь танцевальные вечера низшего разряда, конкурирующее с Оперой дешевизной входной платы, также сверкали огнями и оглашались звуками оркестров. Фиакр остановился близ одного бульвара, в отдаленной части города, перед высокими белыми и раззолоченными портиками, откуда неслась громкая музыка и шумный смех, и виднелся яркий полукруг света.

Задыхаясь от смешанного запаха различных духов и столба стоявшего едкого дыма, который резал глаза, князь и парикмахер побежали по обширным залам, где люди низшего сорта, в растрепанных маскарадных костюмах, копоть свечей, духота шум — все, в общем, заставляет входящего вдыхать в себя испарения пота и вина.

— Глориана не может находиться здесь, — сказал камергер.

— Кто знает! — возразил Браскасу.

Уже в течение трех часов они осматривали все эти трущобы и норы безо всякого результата. Не встретилось даже ни малейшего сходства, которое могло бы пролить хоть слабую надежду на успех,

— Куда теперь прикажете ехать? — спросил кучер.

Браскасу закричал:

— Всюду, где ужинают.

Они бродили, преследуемые насмешками, по залам заурядных, шумных, ярко освещенных ресторанов, пропитанных духотой, испарениями жареного мяса. Среди звона тарелок, скрипа ножей и беготни одурелых гарсонов, несколько женщин, сняв свои маски, бессильно склонялись к столу, держа голыми руками стаканы с вином, или уткнувшись в тарелки, подсмеивались над мужчинами и своими подкрашенными губами чуть не прикасались к их лицам.

Они останавливались на всех площадках лестниц, во всех узких длинных коридорах — в то время, как домино, с опущенным на лицо капюшоном, переговаривались между собою вполголоса и потирали руки, предвкушая близость блаженства; — подсматривали в скважины кабинетов, откуда несутся грубые восклицанья разговаривающих, а на зеркальной двери то и дело появляются и исчезают отражения красных шиньонов. Обошли все, этажи ресторанов, находящихся на бульварах, вплоть до кабачков, отыскивая Глориану, и все понапрасну! Потом — отпустив фиакр, так как лошадь выбилась из сил, очутились пешком на улице, среди утреннего движения рынка, утомленные, разбитые, чувствуя жар в глазах и сухость во рту и ноздрях разом, охваченные свежим, влажным воздухом, предшествующим восходу солнца, и сыростью разложенных овощей.

Они шли, молча, занятые одной и той же мыслью. Нужно было вернуться в отель: быть может, Глориана вернулась. Это было не только возможно, но не подлежало сомнению. Князь, встревоженный явным беспокойством своего компаньона, хотел верить этому, Браскасу — нет. Он хорошо знал дикое и свободное создание, которое поддавшись соблазну, скорее из высокомерного равнодушия ко всему, нежели по слабости характера, могла сразу порвать с ним. Один случай отдал Франсуэлу в руки Браскасу, другой мог отнять ее у него. Отнять ее! в такую минуту! именно, тогда, когда, благодаря неожиданному случаю, он мог сделаться исполнителем королевского каприза, за дорогую плату! Ах, если бы ему под руку подвернулся тот человек, который увел ее в этот вечер, и который, быть может, не выпустит ее более! И Браскасу, сжав кулаки, размышлял о неудаче, со злой гримасой на лице и опустив голову.

— Взгляните! — вскричал князь Фледро-Шемиль

— Где?

— Взгляните, говорю вам!

Браскасу поднял голову. Он увидел в сероватом тумане длинную улицу, пустынную, молчаливую, с закрытыми всюду ставнями: вдали, то там, то тут, высясь над стеками, обрисовывались деревья, ветви которых как бы прорезали туман; птицы, перелетая с одной крыши на другую, издавали короткий, резкий крик.

Эта улица была еще незнакома Браскасу; ведь он так недавно приехал в этот город. Что же касается камергера, то он бывал здесь уже несколько раз, но только никогда не жил подолгу.

Желая, идти в «Гранд Отель», оба они ошиблись дорогой и теперь заблудились.

— Э! ну, так что ж из этого? — сказал Браскасу, у которого тревожное состояние вполне разогнало сон. — Мы легко можем отыскать дорогу.

— Не в том дело! Посмотрите туда: впереди вас. Разве вы ослепли?

— Черт возьми! — вскричал Браскасу.

Направо от пешеходов, несколько вдали, белел силуэт слабо освещенной изнутри одной из тех таверн, нередко попадающихся и в богатых кварталах, куда заходят распить бутылку пива и съесть кусок ветчины английские кучера и грумы. Вероятно, хозяин этой таверны, пользуясь ночью карнавала, приютил у себя нескольких ночных шалопаев из более зажиточного класса жокеев.

Возле только что захлопнувшейся двери, среди прозрачных утренних сумерек, обрисовалась фигура маленького человека, с трудом стоявшего на ногах и делавшего напрасные усилия двинуться дальше; слабое дуновение ветра откидывало в разные стороны разноцветный ленты, украшавшая его шелковую одежду; а среди всей этой пестроты красок выделялась черная курчавая голова, с белыми зубами и белыми же белками глаз, так что сама эта фигура казалась каким-то блестящим красным шариком, украшенным местами жемчужинами. Браскасу сказал:

— Это, должно быть, тот самый негр, который приезжал за Глорианой!

— Да, очень может быть, — отвечал князь. — Костюм его сходен с тем, который описал нам театральный служитель. Чёрт! это самый благоприятный случай, для наших розысков! Нужно расспросить этого лилипута.

— Нет.

— Почему же?

— Он не ответит, потому что слишком пьян для этого, чтобы понять, о чем его спрашивают. Видно, что он пропьянствовал всю ночь в таверне. Кроме того, ему, верно, предписано строжайшее молчание, и поэтому, если бы он даже и не был пьян, мы ничего не добились бы от него.