заслужили справедливую ненависть матросов», но дело было «не совсем так», как говорится в современной литературе о «расправе революционных матросов с ненавистными им реакционерами-монархистами». Г.Н. Четверухин перечисляет убийства, имеющие разные причины: убийства по политическим соображениям, чтобы избавить флот от лиц, способных отрицательно повлиять на ход восстания (например, А.И. Непенина и других офицеров высших рангов); убийства офицеров матросами-хулиганами для сведения личных счетов; убийства офицеров — сторонников «палочной дисциплины»; убийства офицеров, имеющих немецкие фамилии.

Особенно «не вписывается» в объяснение причин самосудов в период Февральской революции основная версия всей послефев-ральской литературы о борьбе с «реакционерами-монархистами». Как выше было сказано, матросы не были непримиримы к монархии. Для них главным являлось изменение существовавшего порядка вещей. Ход Февральской революции на флоте это подтвердил. Заметим, что особенностью самосудов было то, что они как раз не была направлены против офицеров, известных своей приверженностью к монархии. Наиболее показательный пример — это морской министр И.К. Григорович, который остался единственным не арестованным царским министром. Забегая вперед, скажем, что если к офицерам-монархистам матросы относились не только спокойно, но и во многих случаях их поддерживали, то офицеров, связанных с А.Ф. Керенским, с меньшевистско-эсеровскими Советами, откровенно ненавидели и презирали. Историкам известен и такой факт — Морской корпус во время Февральской революции до конца оставался верен императору и оказывал революционным толпам весьма жесткое вооруженное сопротивление, но никто из офицеров корпуса и гардемарин не пострадал. Объяснение, что революционная толпа видела в гардемаринах «младших братьев» лейтенанта П.П. Шмидта, несостоятельно. Хороши «братья», стреляющие из трехлинеек в толпу! А чего стоит история с командиром Гвардейского флотского экипажакапитаном 1-го ранга великим князем Кириллом Владимировичем (двоюродным братом царя). Великий князь, нацепив красный бант, вывел 1 марта к Таврическому дворцу, где находились Временный комитет Думы и Советы, подчиненный ему Гвардейский экипаж (а ведь эти матросы охраняли царскую семью!) приветствовать победу Февральской революции.

М.А. Елизаров пишет: «На отсутствии однозначной антимонархической направленности самосудов сказалось и то, что сами офицеры-монархисты морально были более готовы к революции, чем те офицеры, кто смотрел на нее накануне сквозь “розовые очки”. Монархисты, исходя из прошлого опыта матросских протестов, смотрели трезво на возможные крайние формы ощущавшегося во всех слоях общества социального взрыва. Их не шокировали самосуды, и кто из них хотел или стремился отвести естественные подозрения в контрреволюционности, тот начал подчеркивать лояльность к революции и проявлять готовность к решительному изменению существовавшего порядка (убийство монархистами Г.Е. Распутина это также подтверждает). Поэтому не только Кирилл Владимирович, но и личный состав Ставки, от которой и ждали руководства борьбы с революцией, надел красные банты и во главе с начальником штаба генералом М.В. Алексеевым принял участие в манифестации в Могилеве с местным населением “в целях прославления торжества революции”».

Что касается конкретных убийц, то в этом качестве в подавляющем большинстве выступили уголовно-деклассированные элементы, которых среди матросов, к сожалению, хватало. Первыми об этом заговорили революционеры еще в том же 1917 году. В последующем все революционные партии, как могли, открещивались от своего участия в матросских самосудах, а большевики после захвата власти «обнаружили», что требовали офицерской крови в феврале — марте 1917 года именно те матросы, которые впоследствии участвовали в грабежах и другой уголовщине. Убивали же они офицеров для того, чтобы показной ультрареволюционностью прикрыть свои преступления.

Революция перевернула у матросов все их прежние представления о незыблемости самодержавия, мгновенно образовался разрыв в сознании между старыми привычными понятиями и новой реальной действительностью. Как матросы вообще понимали, что такое революция? Революция — это когда можно делать все то, что раньше было запрещено, этакий матросский день непослушания. Поэтому лозунг восставшей матросской толпы: «Братцы, надо крови!..» — был обусловлен стремлением «сжечь мосты» и страхом возможного возмездия в случае возврата к старому. Раньше матросы беспрекословно слушались офицеров, считая их выше себя по статусу. Теперь же революция официально декларировала, что все не только равны, но офицеры еще и виноваты перед матросами за былые притеснения. Что матросу делать в такой ситуации? Только мстить за эти былые притеснения! Кто-то мстил, перестав отдавать воинскую честь, кто-то игнорировал приказы, ну а кое-кто брал в руки все ту же кувалду.

И еще один тонкий момент. Сами матросы предполагали, что убийцами во многих случаях выступали их сослуживцы, которые из-за своих монархических убеждений ранее искренне сотрудничали с охранкой, а теперь стремились замести следы. Наиболее характерный факт—занимавшегося сыском на линкоре «Император Павел 1» штурмана лейтенанта В.К. Ланге, которого убрал явно кто-то из его собственных осведомителей. Заметим, что, несмотря на то, что матросы в своем большинстве (в том числе и матросы-большевики в своих мемуарах) в целом оправдывали убийства, то в отношении самих убийц хранили полное молчание. Сами же убийцы почти сразу же исчезли из флота, и ни в чьих мемуарах не значатся.

Еще один факт. Казалось бы, самые убежденные противники царизма матросы-каторжане, кому сам бог велел свести счет с кровопийцами-офицерами, неожиданно наиболее решительно выступили против самосудов. По воспоминаниям председателя Нар-генского Совета матроса П.Д. Коваленко, местные офицеры, узнав, что их собираются убить молодых матросы-артиллеристы, бросились в местную тюрьму к содержавшимся там матросам-каторжанам (осужденным в 1913 году по громкому «процессу 52-х»), И каторжане спасли от убийц своих вчерашних врагов.

Что же произошло? А то, что молодые матросы стремились показать себя решительными революционерами, а у старых революционеров-каторжан этой необходимости не было. Более того, они, наоборот, были озабочены тем, чтобы не скомпрометировать святую для них идею революции случайной кровью.

С началом Первой мировой войны на флот были призваны матросы, служившие в более ранние годы, среди них было немало и тех, кто имел большее или меньшее отношение к революционным событиям 1905—1907 годов. С их приходом ситуация на флоте изменилась не в лучшую сторону. Во-первых, повидавшие жизнь и обремененные семьями старые матросы воевать откровенно не желали, а большей частью мечтали отсидеться где-нибудь в теплом месте до окончания войны. Во-вторых, вернувшиеся встретили на флоте своих бывших сослуживцев, оставшихся на сверхсрочную и ставших к этому времени сверхсрочнослужащими и кондукторами, а вследствие этого имевших куда большие оклады и права. Это было воспринято вернувшимися на флот матросами с обидой. Кроме этого, участники событий первой революции, возвращаясь на флот, думали, что новое поколение бунтарей встретит их с распростертыми объятьями и признает как авторитетов. Но ничего подобного не произошло. Молодые бунтари были очень недовольны возвращением представителей «старой гвардии». Да, они были готовы воздать им должное за героическое бунтарское прошлое, но подпускать к рулю начавшейся матросской революции не собирались.