Броневик подпрыгнул и резко ускорил ход. Невдалеке словно взорвали большую хлопушку. Бухало гулко и совсем не страшно.

— Ай, братцы–артиллеристы хорошо сработали! – вопил наводчик, не отрываясь от триплекса. – И дыма нагнали, и вражин понакрывали! Сейчас главное – в ближку войти, загрызём как муравьи жука!

— Ходу! – крикнул командир. – Жми!

Гедеон ухватился правой рукой за поручень, позабыв обо всем, а левой вцепился в нашивку добровольца, как будто намереваясь её оторвать. В голове не осталось ни единой мысли, кроме неистового желания, чтобы все, наконец, закончилось. И поскорее.

«Пережить бой… пережить этот ужасный бой…$1 — колотилось в голове.

Наводчик быстро, коротко оглянулся на него через плечо и прошипел что‑то неразборчивое, потерявшееся за ревом дизеля. Вроде «…новичок… курсы… дерьмо…» и что‑то ещё.

Броневик вновь качнуло, почти подбросило в воздух, так, что Гедеон едва не приложился затылком о крышу башни. Не сказать, чтобы он был совсем уж новичком, третий бой, как‑никак. Но предыдущие схватки походили, скорее, на пиратские набеги. Кто‑то где‑то стрелял, что‑то взрывалось, но без особого ущерба. Теперь же малой кровью не отделаться, наверное…

— Слева, на одиннадцать! – рявкнул командир.

— Есть! – отозвался наводчик, вращая свои маховики, не отрываясь от прицела. – На ходу не попадем!

— Делай на два–три! – непонятно прокричал командир.

— Вперёд, моя верная шайтан–арба! – орал мехвод, крутя широкое рулевое колесо. – Раз! Два!

«Три» потонуло в скрежете и грохоте. Машина резко остановилась – словно якорь бросила, и сразу же глухо бухнула пушка. Затвор отпрыгнул назад, выбрасывая гильзу, источавшую белесый дым с отчетливым кисло–перечным запахом. Латунный цилиндр казался странно–маленьким, как будто для большого ружья. Наводчик оторвался от прицела и крикнул Гедеону:

— Чего расселся? Снаряд давай!

Модернизированный «Медведь» в какой‑то мере стал жертвой авральной мобилизации. На первоначальной, ещё довоенной машине, стоял крупнокалиберный пулемет или скорострельная автоматическая двадцатимиллиметровка с механизированной перезарядкой. Поэтому наводчик не отвлекался от основной работы, и четырех членов экипажа вполне хватало. Но полноценная пушка и танковые поединки потребовали новой башни, которая тяжело легла на достаточно лёгкое шасси. Ещё одному члену в экипаже места уже не нашлось, так что обязанность перезаряжать основное орудие выпала радисту, который должен был ещё обеспечивать связь и стрелять из пулемета. Гедеон об этом напрочь забыл.

— Бронебойный давай! – приказал наводчик, но, взглянув на сжавшегося в углу радиста, плюнул и сам потянулся к стеллажу.

* * *

— Сегодня у нас замечательный пациент, — заметил профессор Юдин строгим, «лекторским» тоном. – Как видим, сей достойный воин был весьма плохо обработан на предыдущих этапах, но в целом на удивление в хорошем состоянии.

Пациент — щуплый, усталый солдатик в шине Дитерихса, мрачно и безнадёжно смотрел на незнакомого доктора, среднерослого, с высоким, очень покатым лбом и умными, по–юношески живыми глазами за стеклами круглых очков.

— Прошу вас, господа, ближе, — пригласил профессор, и медики чуть придвинулись, внимательно наблюдая за манипуляциями лектора. – Итак, перед нами проникающее ранение бедра с переломом в нижней трети, пациент ранен четыре дня назад, состояние удовлетворительное, но угрожает развитие инфекции. Неопытный врач даже может ошибочно заподозрить гангрену.

Солдат явно не соглашался с «удовлетворительностью» состояния. Даже на вид было понятно, что его лихорадит. На отвязывание бинтов от шины бедняга смотрел с сосредоточенной неприязнью ожидания неизбежных мук.

Медсестра медленно и осторожно помогла раненому сесть, протерла ему поясницу бензином.

— За десятилетия, прошедшие со времён Бира, — говорил Юдин, нащупывая нужное место на позвоночнике. — Было выработано множество методик и приспособлений спинномозгового обезболивания, но ни одно из них не даёт чего‑либо исключительно ценного и незаменимого. Для пункции лучше всего использовать тонкие, острые иглы с тупым углом среза, специальные иглы с вогнутым шлифом очень удобны, но заточка их в полевых условиях неизбежно приводит к уродованию фабричного шлифа.

Солдат, расслабленный теплом и мерной речью, сидел и кивал головой в такт непонятным словам. Юдин лёгким, почти невесомым движением ввёл иглу шприца, так, что пациент, похоже, даже не почувствовал укол.

— Междудужковые промежутки в пояснице весьма широки и не должны составить препятствий на пути иглы, лишь бы направление было взято правильно. Миновав все могущие встретиться на её пути костные препятствия, конец иглы прокалывает жёлтые связки… теперь можно наблюдать истечение спинномозговой жидкости из иглы. Шприц, пожалуйста… Аспирировав для контроля несколько миллилитров спинномозговой жидкости, мы осуществляем собственно анестезию.

Шприц и игла звякнули об лоток.

— Укол‑то будете делать? — недоверчиво спросил солдат.

— Уже готово, — улыбнулся Юдин. — Сейчас и оперировать начнём.

На лице раненого отразилось облегчение, смешанное с безмерным удивлением, он недоверчиво посмотрел на профессора.

— При правильно проведенной спинномозговой анестезии полная потеря чувствительности наступает приблизительно через десять минут и длится до шести–семи часов, чего с избытком достаточно для всей обработки, — ободряюще заметил хирург.

Рассказав о необходимых мерах предосторожности против инфекции и осложнений, связанных с падением давления, Юдин нагнулся к раненому и спросил:

— Вот тут не больно? А тут? А так? – его пальцы сновали по краям раны словно быстроногие пауки, с заметной силой сдавливая воспалённые края.

— Нет, не больно, — тихо отвечал солдатик, крутя головой.

— Не вертитесь, — с отеческой строгостью попросил медик. – Человеколечение не любит лишних движений.

Пациент замер, теперь в его взгляде отражалась отчаянная надежда и абсолютная вера в силу медицины. Поволоцкий стоял чуть в отдалении от основной группы медиков, со всем вниманием слушавших практическую лекцию профессора. Огромная операционная палатка, точнее, почти что брезентовый дворец, вместила и два десятка врачей, и весь необходимый демонстрационный скарб.

Тем временем раненого бедолагу быстро уложили на цугаппарате, похожем на старинную дыбу. Аккуратно растянули поврежденную ногу и сноровисто, в четыре руки, вымыли. Поволоцкий с трудом сдержал усмешку – вид «цуга» напомнил первое издание юдинских «Заметок по военно–полевой хирургии», там, по причине неведомой, на одной из иллюстраций на аппарате ожидала обработки женщина, с очень тщательно прорисованной грудью, крайне смущавшей студентов.

Профессор зазвенел никелированными инструментами.