Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опыт войны помог Гумилёву укрепиться также и в некоторых выводах, имевших не только практическое, но и теоретическое значение (что в будущем пригодилось при разработке учения об этногенезе). Спустя много-много лет в одном из интервью он откровенничал: «Да, я могу рассказать, что такое армия без всяких прикрас. Все эти писатели, Бондарев и другие, — это результат "писательства". Самый жесткий писатель – это ранний Лев Толстой с "Казаками” и русская литература, посвященная войне с Наполеоном. Далее начинается приукрашивание действительности Войны происходят, с этим ничего не поделаешь. Человечество несет количественные и качественные потери, но жестокость опустошает душу.
Все мы в этой последней войне воевали за Россию, хотя в нашей маленькой зенитной батарее были армянин и казах. И мы великолепно уживались друг с другом на индивидуальном уровне. Но мы же не навязывали своих привычек, не старались сделать из них "неполноценных русских". И они вели себя соответственно в отношении нас. Общий результат известен? Мы взяли Берлин, а не противник – Москву. Наша пассионарность оказалась выше немецкой.
Я воевал в тех местах, где выживали только русские и татары. Войны выигрывают те народы, которые могут спать на голой земле. Русские и татары — могут, а немцы – нет. Немцы воюют по часам, и только, когда кофе попьют, а мы — всегда. Надо вынести все страдания и оправдаться в слезах и покаянии самому. Судьба — это вероятность состояния. То есть существует процесс, который идет не жестко запрограммировано, а вариабельно, причем вариабельность эта зависит от такого количества фактов, что мы их даже учесть не можем, не то что совладать с ними. Поэтому я охотно повторю: что доволен своей судьбой. Я был не одинок, я был со своим народом и переживал то, что переживал мой народ».
В победном мае 1945 года Л. Н. Гумилёв «рапортом» Н. И. Харджиеву из поверженного Берлина: «О себе: я участвовал в 3 наступлениях: а) освободил Зап[адную] Польшу, б) завоевал Померанию, в) взял Берлин, вернее его окрестности… Добродетелей, за исключением храбрости, не проявил, но тем не менее на меня подано на снятие судимости. Результата жду. Солдатская жизнь в военное время мне понравилась. Особенно интересно наступать, но в мирное время приходится тяжело». В минуты редкого затишья Гумилёв писал стихи — и патриотические, и элегические. Наступление Красной армии и победоносное завершение кровопролитной войны пробудили в душах советских людей глубокие патриотические чувства гордость за свою великую Родину. Лев Гумилёв – не исключение. В стихотворение, названном «Наступление», писал:
Лирическое настроение Гумилёва отразилось в письмах к Эмме Герштейн, но еще больше — в посвященных ей стихах. К Эмме он сохранял былую привязанность, часто вспоминая их мимолетную любовь в Питере, когда они на ночь оставались в мастерской художника А. Осмеркина (тот, сам не равнодушный к Эмме, уезжая в частые творческие командировки, великодушно предоставлял ей ключ). Теперь же, находясь в Германии и не зная, останется ли он живым до конца войны, он посвятил и отправил Эмме одно из своих лучших стихотворений «Поиски Эвридики», названное лирическими мемуарами:
Из Берлина, уже в сентябре, он прислал Эмме довольно-таки обстоятельное письмо с обнадеживающей влюбленную женщину концовкой: « О моей жизни ничего веселого не скажешь. 3 часа в неделю я обучаю любознательных офицеров истории и литературе, а прочее время они обучают меня, кажется, с равным неуспехом. Европа надоела до чертиков. Читать нечего, говорить не об чем. Пишите чаще. Целую Ваши ручки и Вас. Leon». Однако впереди ждала совсем другая женщина…
>* * *
Нельзя сказать, что Гумилёв прошел войну без единой царапины. Во время боев в Польше при минометном обстреле кусок доски попал ему в переносицу; в результате у него появилась горбинка на носу, напоминающая природную горбинку у его матери. Сразу после демобилизации Лев Николаевич вернулся в Ленинград. Город еще не оправился от ужасов блокады. То тут, то там маячили остовы разбомбленных или уничтоженных пожаром домов, многие окна были забиты досками, на улицах немноголюдно. Однако раны и опустошения, нанесенные войной, не смогли уничтожить красоту града Петрова. На ум сами собой приходит стихи, написанные еще в Норильске:
Демобилизованный солдат с котомкой за плечами и двумя боевыми медалями на груди («За взятие Берлина» и «За победу над Германией») не спеша и с удовольствием прошелся по знакомым улицам от вокзала до Фонтанного дома, где его ждала мать, недавно вернувшаяся из Ташкента (с сыном она не виделась почти шесть лет). Анна Андреевна в слезах обняла и расцеловала Лёву. Они проговорили всю ночь и не могли наговориться после стольких лет разлуки. Первая жена Пунина А.Е. Аренс умерла в эвакуации, и в квартире в Фонтанном доме освободилась комната, которую Лев Гумилёв и занял.