Губернатор был невысок и мало осанист, с круглым брюшком, ножки тонкие, в длинных чулках, башмаках и серого цвета атласных кюлотах. Такой же, со срезанными полами, кафтан, расшитый серебряной травкой, на кафтане — звезда, кресты, медали. Яйцеобразное, раскрасневшееся от выпивки лицо губернатора было маловыразительно: преобладали черты туповатости, чванства.

Из апартаментов в переднюю он нес себя как бы на цыпочках, прижав локти к бокам, оттопырив мизинцы и слегка повиливая бедрами. Увидав в отдалении замершего на месте человека, он приостановился, вскинул к глазам лорнет, оправленный в черепаху и золото, и стал наступать на Пустобаева.

Позабыв дышать, дюжий детина глядел в лицо генерала бодро и преданно.

Генерал ближе, ближе… И вот лорнет его уперся в бородишку казака. «Гм», — сказал генерал и стал отступать, пятясь задом. Остановился, чуть выставил правую ногу вперед, выпятил грудь, чтоб казаться воинственным, и командирским охрипшим баском крикнул с задором:

— Здорово, касак!

— Здравы бывайте, ваше высокопревосходительство! — выкатив глаза, гаркнул казак-бородач с такой силой, что подвыпивший губернатор покачнулся, удивленно вскинул рыжие брови и, обернувшись, подмигнул толпившимся возле дверей гостям:

— Вот голос… Очшень, очшень карашо… Кто такой, что скажешь, касак? — и губернатор снова поднес к большим карим глазам изящный лорнет свой.

— Дозвольте репортовать! Строевой казак Яицкого городка Петр Пустобаев, спосылован господином комендантом Симоновым с важным пакетом к вам, батюшка, ваше высокопревосходительство, и повелено мне оный пакет препоручить вам в собственные ручки… Дозвольте репортовать!

Губернатор, оттопырив мизинец, украшенный бриллиантовым перстнем, с миной брезгливости принял пакет за уголок двумя пальцами и чрез плечо протянул его адъютанту:

— Симонофф… пакет… Что за экстренность? Можно бы повременить! У меня, видишь, бал.

— Самоважнейшее дело, батюшка! — опять гаркнул Пустобаев. — Господин комендант приказал: ежели, говорит, тебя, Пустобаев, в дороге словят злодеи да пакет отберут, ты, говорит, ежели, говорит, от петли избавишься, как можно старайся утечь от разбойников и прямо, говорит…

— Тсс… Стой, касак!.. Какие разбойники, какая петля? Какая утечь?

Пфе… Гаспада! Ви слюшаете? У меня в губернии тишь да гладь, да божья благодать. А они там, а они с Симонофф… — вспетушился, засеменил взад-вперед ножками губернатор.

— Насмелюсь доложить. К Яицкому городку подступал намеднись Емелька Пугачёв, с изменниками… Он государем себя назвал, Петром Федорычем, силу скопляет, грозит, лиходей, всех перевешать, кои не согласятся признать его богомерзкую харю за государя покойного…

— Што, што, што?! — губернатор округлил рот, вскинул к глазам лорнет, попятился.

И среди гостей, толпившихся в дверях, раздались восклицания любопытства, тревоги.

— Пасфольте, пасфольте… — бормотал губернатор, то повертываясь в сторону гостей, то устремляя свой взор на казака. Его жирное, яйцеобразное лицо еще более раскраснелось, темно-рыжие букли с косичкой жалко мотались.

— Или я очшень есть пьян, или твоя Симонофф, как это… ну как это?.. Твоя Симонофф сбился с ума… есть помешанный… Его маленечко надо в дольхауз сажать. Но я, кажется… я, кажется…

— Иван Андреич!.. Вы ни капельки не пьяны, вы душка, — прозвенел от дверей голосок, и маленькая блондинка с крупным бюстом, одетая в бальное, смело декольтированное платье, вольным жестом послала молодящемуся губернатору воздушный поцелуй. — Кончайте же скорей, Иван Андреич… Нас ждут фанты…

Глаза губернатора потонули в блаженной улыбке. Забыв про яицкого казака, коменданта Симонова, злодея Пугачёва и обратясь всей своей персоной к блондинке с пышным бюстом, он поцеловал концы собственных пальцев:

— Данке зер, данке зер… Один момент, и я… тотчас, тотчас…

— Пугач от Яицкого городка отогнан, ваше высокопревосходительство!.. — гаркнул казак, с удивленьем и злобой посматривая на генерала и на барыньку. — Так что полторы сотни наших казачишек ускакали к нему, к злодею… Дозвольте доложить! Передались, значит…

— Шо, шо, шо? Как ты скасал, дружок? Ах, ты еще здесь? Поручик! Распоряжайтесь касаку водка…

В толпе громко зашептали: «Кресло, кресло генералу». В дальних комнатах продолжала греметь музыка, все так же слышался трескучий, подобный ружейным залпам, топот лихих танцоров.

— Данке! — Поблагодарив услужливого офицера, губернатор устало опустился в придвинутое ему кресло. — Гаспада! Я слюшаю битого час вот этот касак и нисшшево не паньмайт… — развел он руками. — Пугашов, Пугашов… Какой такой Пугашов?..

— Ваше высокопревосходительство! — с ноткой досады в голосе воскликнул адъютант, держа в руке рапорт полковника Симонова. Он все время порывался доложить губернатору содержание бумаги. — Разрешите…

— Ба! — прервал его генерал, ударив себя ладошкой в покатый морщинистый лоб. — Припоминайт, припоминайт… Вильгельмьян Пугашов… Знаю!

— Осмелюсь, генерал, доложить…

— Знай, знай!.. Лютше вас знай… Он каторжник, рваный ноздря. Был схвачен, посажен в казанский тюрьма, но милейший Яков Ларионович Брант очшень маленечко прозевал его, и сей каторжная душа маленечко ату, ату… бежаль…

— Разрешите, генерал, — и адъютант в лакированных ботфортах щелкнул шпорами. — Его сиятельство Захар Григорьич Чернышев, не далее как месяц тому назад…

— Знай, знай!.. Лютше вас знай… Граф Чернышев приказал хватать его, хватать! — Губернатор оскалил белые ровные зубы и срыву схватил руками воздух. — И што же? Я выпускал своя канцелярия сотни бумаг, сотни наистрожайших приказов… Но где его поймать? А вот он… он, рваный ноздря, сам дается в руки… Хе-хе-хе… Гаспада! Нет, ви слишите, ви слишите?.. Государь… Петр Федорыч… Симоноффа напугал… Хе-хе-хе!

Слюшай, касак! Разговаривай Симонофф, пусть он спит спокойно. Таких Петр Федорычев мы маленько вешаем и плеточкой стегаем до самой смерть…

Генерал Рейнсдорп зорко смотрит своя губерния, и государыня императрисс им очшень, очшень довольна. И сей злодей потерпит казнь сами люта… Только, полагаю, сей злодей и в поминках нет. Видумка, фата-моргана, сказка…

Пфе, пфе…

— Разрешите, генерал. Комендант Симонов излагает факты… И факты содержания весьма острого…

— Только не тотчас, не тотчас, — вскочил с кресла генерал и, прижав локти к толстым бокам, отмахнулся ладонями. — Зафтра, поручик, зафтра.

Горячка нет, пустой вздор. Слюшай, сержант! Отведи, голюбчик, касака на кухня, чтоб был сыт, пьян и… и… нос в кабаке. Прощай, касак! Обнимай меня, генерала… — и губернатор, благосклонно улыбаясь, двинулся навстречу казаку.

— Не могу насмелиться, ваше высокопревосходительство, — попятился Пустобаев и провел рукавом кафтана по губам, чтоб приготовиться к поцелую.