Переместившись, он встал между ее ногами и, раздвинув ее колени, прижал к краю стола. Чтобы дать себе облегчение, припал на миг к ее животу.

Господи, как же было хорошо. Ее лоно источало жар.

Он с трудом устоял от страстного желания задрать ее подол и показать все тут и сейчас.

Нет. Девственницам требуется ласковое обхождение, на них нельзя кидаться с налета и овладевать ими на столе буфетной. К тому же это Лиззи. Не важно, какое они пережили прошлое и какой она имела опыт или не имела никакого, обращаться с ней следовало должным образом. Потому что он хотел от нее большего, чем простое совокупление. Он хотел от нее полной и абсолютной капитуляции, ни больше ни меньше.

Марлоу услышал, как эти слова отозвались эхом в его мозгу: соблазнение и капитуляция. Они были связаны воедино в его сознании. Он не мог добиться одного без другого.

Ему стоило большого труда оторваться от ее тепла, но потерю эту ему с лихвой возместил ее эротичный вид. Спутанные рыжие волосы и гладкая светящаяся кожа, грудь в обрамлении мятой полупрозрачной ткани, которая едва скрывала треугольник более темных кудряшек ниже, где бедра переходили в стройные длинные ноги. Она само совершенство; даже в самых глубоких и темных мечтах не мог он представить подобного видения.

Он вскинул подол ее сорочки, обнажив тело.

Она шлепнула его по рукам, чтобы остановить. Костяшки ее пальцев побелели от шока и подавляемого желания. В отчаянной попытке контролировать свое любопытное и неопытное тело она открыла рот, но вместо слов лишь едва вздохнула.

Марлоу улыбнулся, сочувственно, а может, ободряюще и увидел, как на ее живом подвижном лице заиграли противоречивые эмоции. Она выглядела беззащитной и алчной одновременно. Нуждающейся в убеждении.

— Я хочу увидеть тебя, Лиззи. Всю.

Она тяжело дышала.

— Зачем?

— Потому что ты красивая. Вся. Потому что мы говорим о соблазнении. Соблазнении и капитуляции. Все, что от тебя требуется, — поддаться своим желаниям.

Она снова попыталась скрыть шок возбуждения под маской искушенности, хотя ее слова прозвучали еле слышным вздохом:

— Для этого мне нужно выпить еще виски.

— Никакого больше виски, любимая. Ты нужна мне трезвая. Я хочу, чтобы ты чувствовала, понимала и все помнила.

Он опустил руку и мягко прижал к ее лону поверх полупрозрачной ткани сорочки. Она ахнула, и он почувствовал, как по ее телу прошел трепет желания. На этот раз, когда ее ладонь легла поверх его ладони, она стала таким же соучастником акта обольщения. Закрыв глаза, она направляла его руку, позволив волнам желания перехлестывать через край, пока сама не начала двигаться и покачиваться, сначала слабо, осторожно, пробуя, как лучшим образом удовлетворить нарастающее внутри желание.

И вдруг в следующий момент, сжав ткань в кулаке, подняла кверху сорочку, обнажая себя для него.

— Лиззи, — прошептали его губы как благословение и как молитву.

Подняв другую руку к ее лицу, он провел пальцем по ее нижней губе, заставив распахнуться для грубого поцелуя, и крепко поцеловал. Он целовал ее так, как всегда хотел поцеловать: как будто ничего запретного не существовало на свете, кроме желания.

Обняв ладонями ее лицо, он заглянул в ее бездонные глаза.

— Знаешь, мне кажется, что я все неправильно начал. Я думал, что ты нуждаешься в нежности и обходительности, потому что ты девственница, но на самом деле девственность для тебя скорее бремя. Ты такая шустрая, такая любопытная, такая нетерпеливая. И обращаться с тобой нужно не как с девственницей, правда? Ты чувствуешь себя как опытная женщина, которая знает, как это бывает. И думаю, это то, что нужно тебе на самом деле.

Грубое, неприличное слово пронзило ее как стрела, дав волю темным, запретным мыслям и ощущениям. Низкая модуляция его голоса подействовала на нее не менее эффективно, чем его прикосновения. Каждое его слово вкупе с глубокой баритональной вибрацией гудело в ней, отзываясь эхом.

И она ждала. Нетерпеливо, правда, но ждала. Он оставил ее в парении на краю чего-то опасного. С желанием большего. Но она пережила свое любопытство и свое разочарование. Для него. Для Джейми. Для темного наслаждения, которое он в ней возбудил, как будто влил в жилы крепкий, густой, почти горький шоколад.

Когда он смотрел на нее так своими светло-серыми всевидящими глазами, она забывала обо всем на свете. Разве он не знает, что она на все готова, когда он смотрит на нее такими глазами? Как будто для него, кроме нее, ничего другого не существует. Как будто он может заглянуть в глубины ее души, как будто может любить.

— Сдавайся, Лиззи, — прошептал он.

Разве он не видит, что она уже сдалась? Когда, загнанная в угол своим желанием и Пригвожденная его льдисто-жарким взглядом, повиновалась его руке, легшей на ее живот, и, откинувшись назад, распласталась на столешнице.

— Да. О да.

Он нагнулся над ней и еще раз поцеловал в губы, прежде чем прошептать:

— Сдайся мне.

Она наблюдала за ним сквозь полуприкрытые веки, плененная тем, как он смотрел на ее тело. Возбужденная волшебными прикосновениями его темных мужских ладоней, ласкавших ее белую грудь. Блаженным взрывом ощущений, распространявшихся по коже и в глубь живота, когда, опустив голову, он начал ласкать ртом сначала одну, потом другую грудь. Движения его губ, тискавших соски, вызывали между ног сладострастный жар.

В то же время его теплая ладонь, прижимаясь к животу, удерживала ее на месте и учила изгибаться ему навстречу. Учила желать большего.

— Да, — улыбнулся он сладко. — Уступи наслаждению. Сдайся.

Ее руки зарылись в его мягкие волосы. Пальцы от прикосновения к нему горели, отзываясь болью и вожделением. Лиззи закрыла глаза и отпустила его, широко раскинув руки в знак капитуляции. Перед ним. Перед блаженством.

Прогнала все мысли, и все решения канули в безвестность. Когда его пальцы закружили по нежной, чувствительной коже внутренней стороны бедер, подготавливая ее к главному, она снова открыла глаза, чтобы наблюдать, пока ее не окатил прилив ощущений, вызвав в теле трепет ожидания. Она следила за его взглядом, который медленно опустился и замер на интимной части ее тела.

Он лениво провел рукой внизу живота, и ее тело напряглось в готовности. Готовое к обещанному в качестве приза наслаждению.

— Посмотри на себя. Ты ведь хочешь, чтобы я снова ласкал твою грудь, целовал, лизал, правда? Но я не буду. — В его тихом голосе прозвучала настойчивость. — Я поцелую тебя здесь.

Он коснулся ее лона.

Да, снова промелькнуло у нее, и не осталось ни колебаний, ни сомнений. Его слова и руки поощряли ее и делали смелой.

Она ощутила там его теплое дыхание.

— Ты влажная.

— Прости.