Мы пробрались под лесами — оказавшись в автомобиле, Янг объяснил, что идет реконструкция старого жилого дома, — и прошли через сад. На снегу были следы только двух пар ног — наших собственных. После нас через ворота никто не проходил. Две безмолвные темные фигуры, мы дошли по своим следам до автомобиля. Вокруг царила тишина; шум двигателя показался оглушительным.

Постоянно жить так, всего бояться... Мне это показалось ужасным. Но русские и даже Янг воспринимали этот образ жизни как нормальный, и, наверно, это было еще ужаснее.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Йен, когда мы поехали к центру города. — Я имею в виду историю, которую рассказал Борис.

— Посмотрим, — неопределенно ответил я. — А вы?

— Ничего. Это просто игра воспаленного воображения.

Я не был согласен с ним, но спорить не стал.

— Я был бы рад, если бы вы посодействовали мне, — продолжил Янг.

— В чем же? — спросил я, пытаясь скрыть удивление.

— Не говорите о Евгении или его квартире никому из посольства. Не упоминайте о нашем визите. Я не хотел бы лишить нашего старину Оливера возможности клятвенно заверять аборигенов, что никто из его сотрудников не наносит русским частных визитов.

— Хорошо.

Он свернул на широкое, хорошо освещенное шоссе. В половине девятого вечера движение на нем было таким же, как в Англии в четыре утра.

— И не впутывайте их в неприятности, — бросил Янг, — Евгения и Бориса.

— Или вы убьете меня?

— Ну... — Он засмеялся, пытаясь скрыть неловкость. — Конечно, это звучит глупо...

Я не стал спрашивать, насколько серьезным было его предупреждение, поскольку совершенно не желал выяснять ответ на практике...

Я посмотрел через стол, мысленно сравнивая Янга с Фрэнком Джонсом.

Первый был неотличим от русского и непрерывно нарушал правила. Второй выглядел безвредным англичанином, но был готов распять на кресте любого, кто с ним не согласен.

Наташа подошла к столу и отодвинула стул. У нее были изумительные брови. На ней было элегантное розовое шерстяное платье в тон губной помаде, выгодно подчеркивавшее фигуру. В ее голосе слышалась милая картавость, на лице была озабоченная улыбка.

— Завтра, — сообщила она, — Выставка достижений народного хозяйства.

— Завтра, — ответил я с самым добродушным выражением, — я собираюсь посмотреть лошадей. Уверен, что выставка великолепна, но я намного лучше разбираюсь в лошадях и просто не имею права упустить случай увидеть самых лучших из них — тех, которых готовят к Олимпийским играм.

Уловка более или менее удалась. Фрэнк с неподдельным интересом спросил меня, куда я поеду смотреть лошадей.

— На ипподром, — ответил я. — Конюшни должны находиться рядом с ним.

Я не видел смысла скрывать цель моей поездки. Это выглядело бы странно. К тому же он всегда имел возможность проследить за мной.

На следующее утро Стивен Люс появился у гостиницы ровно в десять. Его круглое веселое лицо было самым ярким пятном под серым московским небом. Я пробежал через двойную дверь из жаркого вестибюля на холод, миновав при этом не менее шести человек, без дела стоявших около входа.

— На ипподром можно доехать на метро и автобусе, — сообщил Стивен.

— Я посмотрел по схеме.

— Такси, — твердо сказал я.

— Такси стоит дорого, а метро дешево.

— А до дальней стороны ипподрома от главного входа придется идти мили две.

В итоге мы выбрали такси — желто-зеленую машину, оснащенную счетчиком. Стивен подробно объяснил, куда нам нужно, но водитель дважды останавливался и спрашивал дорогу. Как выяснилось, ему никогда еще не приходилось подъезжать к задней части скакового круга. Я успешно преодолел две попытки высадить нас с неопределенным объяснением, что место, которое нам нужно, «совсем рядом, рукой подать». В конце концов разозленный водитель подвез нас к конюшням. Скаковой круг находятся в сотне ярдов от них.

— Вы очень упорны, — заметил Стивен, пока я рассчитывался.

— Просто не люблю ходить с мокрыми ногами.

Погода была скверная: около нуля, влажность девяносто пять процентов, с неба сыпал холодный дождь. Утрамбованные глиняные дорожки, ведущие к конюшням, раскисли от тающего снега, в колеях бежали ручьи.

По обеим сторонам тянулись бетонные конюшни, похожие на сараи. Двери были закрыты, и лошади не высовывали головы наружу. Прямо перед конюшнями находятся огороженный скаковой круг, покрытый испещренной следами серой грязью — одинаковой во всем мире.

В отдалении, на противоположной стороне, возвышались трибуны. В это время они были пусты. Все вокруг, люди и лошади, занимались своими утренними делами, не обращая на нас никакого внимания.

— Потрясающе, — сказал Стивен, оглянувшись. — В Советском Союзе вы не можете никуда попасть, не наткнувшись на какую-нибудь охрану. А сюда мы смогли спокойно въехать.

— Люди, работающие с лошадьми, не любят бюрократизма.

— И вы тоже? — спросил Стивен.

— Не переношу. Предпочитаю сам принимать решения в соответствии со своими принципами.

— И к черту комитеты?

— Вопрос лишь в том, возможно ли сейчас обходиться без них. — Я посмотрел на лошадей без седел, которых проводили мимо нас. Грязь под их копытами громко чавкала. — Вы что-нибудь понимаете? Это же не скакуны.

— Но ведь это же скаковой круг, — как ребенку или сумасшедшему, объяснил Стивен. — Это рысаки.

— Что это значит?

— Бега. Наездник сидит на маленькой повозке, она называется качалка, а лошадь рысью везет ее подругу. Вот, кстати, и она, — я указал на проезжавшую по кругу лошадь, запряженную в качалку.

Они подъехали к конюшне. Стоявшие наготове конюхи быстро распрягли лошадь и увели ее. К коляске подвели другую лошадь, наездник взял поводья и сел на место.

— Вам не кажется, что нам следует поискать мистера Кропоткина? осведомился Стивен. Он выглядел так, словно ждал от жизни одних сюрпризов, причем хороших.

— Думаю, что нет. Мы приехали немного раньше. Если мы постоим здесь, то он скорее всего сам заметит нас.

Мимо нас прошлепали по грязи еще несколько лошадей. Их вели маленькие, обветренные, небритые, кое-как одетые люди. Ни на одном не было перчаток. Никто не посмотрел в нашу сторону. Без улыбок, без всякого выражения на лицах они плелись по вязкой дорожке. Появилась еще одна кавалькада, длиннее предыдущей. Они выехали не из конюшни, а из того же входа, в который въехали мы. Наездники не вели их в поводу, а ехали верхом. Все они были одеты в аккуратные бриджи и теплые куртки. На головах у них были не кожаные кепки, а защитные шлемы, прихваченные ремнем под подбородком.

— А это кто? — спросил Стивен, когда они поравнялись с нами.