В своем отношении к парафилиям психиатрия продвинулась до признания гендерной неконформности и половой вариативности, исключив из списка расстройств все «хорошие» и не вызывающие стресса парафилии. Переоценка признаков «ненормальной» сексуальности началась в 1973 году – именно тогда во втором издании DSM из списка психических расстройств изъяли гомосексуальность{101}.

Если бы Джерри Брудосу сказали, что в фут-фетише и любви к туфлям нет ничего такого и этого не нужно стыдиться, возможно, ему бы не пришлось доводить реализацию своего позорного и секретного желания до убийства.

Таким образом, парафилии могут быть социально сконструированы в детстве в результате нарушения связи между рептильным мозгом и лимбической системой, вызванного культурным опытом, получаемым из окружающей среды, а не изменениями в естественном состоянии сексуальности, предназначение которой сегодня уже не сводится лишь к репродуктивной функции{102}.

Здесь возникает вопрос: что, если бы туфель на высоком каблуке не существовало? Стал бы тогда Джерри Брудос серийным убийцей?

Когда мы в следующих главах будем рассматривать серийные убийства с точки зрения истории, то увидим, как некоторые парафилии в самом деле изменяются с течением времени вместе с психосоциальными, социальными и культурными нормами, стадиями технологического развития и тенденциями в области моды и эстетики.

Джон Уильям Мани (1921–2006), профессор медицинской психологии и педиатрии в Университете Джона Хопкинса, предложил для описания парафилий теорию «испорченных карт любви». Он сосредоточился на том, как западная христианская культура противопоставляет понятия любви и страсти, на том, как мужское восприятие женщины колеблется между полюсами «мадонны» и «блудницы» – таков социально-культурный конструкт, созданный архаическим богословием. Мани считал, что «карта любви» – это путь, по которому человек ориентируется, перемещаясь между двумя половинами одного целого: страстью и любовью. Он писал: «Определяющей характеристикой сексософии христианского мира является учение о разделении священной любви и греховной страсти. Оно пронизывает все сферы, проникает во все структуры современного христианства… Разрыв между священной любовью и греховной страстью наблюдается во всем сексуально-эротическом наследии нашей культуры. Любовь непорочна и священна. Страсть оскверняюща и греховна. Всё, что выше пояса, – любовь, ниже – страсть. Страсть похотлива. Любовь лирична. Страсть хранят в тайне. О любви возвещают публично. Нет ничего плохого в том, чтобы отстаивать свою любовь, но борьба за страсть порицается. Любовь искренна и не скрывается под другими именами. Страсть замалчивается и заменяется пристойными словами. В той или иной степени раскол между любовью и страстью закладывается в планировке карт любви всех подрастающих мальчиков и девочек»{103}.

Это объясняет существование серийных убийц среди хороших мужей/отцов/друзей, способных сочетать в себе лиричную, священную любовь к жене и детям, в то время как в душе у них кипит оскверняющая, греховная, смертельная страсть к другим женщинам, как было с Ричардом Коттингемом, отделявшим любовь к супруге и двум любовницам от садистской страсти к женщинам, которых он похищал, мучил, насиловал и убивал. То же и с Деннисом Рейдером, по прозвищу Убийца СПУ: на всем протяжении того времени, как он преследовал и убивал женщин, – у него была семья и пост старосты в лютеранском храме. Или Гэри Риджуэй, Убийца с Грин-Ривер, – уважаемый автомаляр с хорошим заработком, который добросовестно обеспечивал семью и в то же время совершал половые акты с трупами как минимум сорока девяти убитых женщин.

Джон Мани описывал возникновение парафилий как процесс превращения трагедии или травмы в торжество. Под травмой понимается искажение конвенциональной гетеросексуальной (нормофильной) карты любви ребенка из-за насилия, отвержения, чувства покинутости, унижения или любого из множества других травматичных событий, которые могут произойти в детстве. Торжество – это высвобождение страсти из-под гнета сексуально-психологических обломков, оставленных после травмы, и ее направление по новой, измененной карте любви в сторону парафилии или фетишей. Мани утверждал, что «новая карта дарит второй шанс, но не просто так. Ценой станет окончательное разделение понятий святого и греховного, страсти и любви. Мадонна и блудница расходятся навеки, как и образы примерного семьянина и распутника. Страсть относится лишь к блуднице и распутнику, а любовь – только к Мадонне и кормильцу семьи. Мадонна и кормилец, словно добропорядочный доктор Джекилл, отрезаются от блудницы и распутника, как было со злым «я» доктора – мистером Хайдом»{104}.

В модели «торжества выживания» Мани сравнивает тех, кто имеет сексуальные парафилийные зависимости, с людьми, которые пристрастились к экстремальным видам спорта, или марафонцами, преодолевающими боль и измождение, чтобы получить наслаждение, которое испытывает тело от вырабатываемых гормонов, призванных заглушить неприятные ощущения.

Модель «выживания» дополняет модель «контроля травмы», широко известную в психопатологии серийных убийц. Многие считают, что серийные убийства связаны не столько с сексом и похотью, сколько с чрезвычайно высокой потребностью во власти и контроле, необходимой для возмещения отсутствия контроля в детстве, когда убийцы переживали травмы или жестокое обращение.

Подобно Крафт-Эбингу и Ломброзо, на данный момент Джон Мани впал в немилость. В его противоречивых убеждениях звучало утверждение, что гендерная идентичность обладает не врожденным, а приобретенным характером и что педофилия может в некоторых случаях быть безобидным способом проявления ласковых чувств{105}.

Несмотря на то, что над вопросом, почему и как мощный сексуальный репродуктивный инстинкт сливается с агрессивным инстинктом убийства или голода, бьются целые легионы судебно-медицинских психиатров, психологов, нейробиологов, врачей, криминалистов и социологов, мы все еще не до конца поняли его механизм. Хотя у нас есть некоторое представление о процессе парестезии, главные причины его возникновения все еще остаются в тайне.