Конечно, многое было сделано – об этом можно было судить хотя бы по машинам на трассе… они были богаче, чем в соседнем Пакистане, где нет войны, то тут то там встречались американские джипы и пикапы. Но Афганистан оставался Афганистаном – с горами, со снежными вершинами, с пустыми равнинами на подступах к Кабулу, где ничего не растёт, с осликами у обочины. Какую демократию мы сюда несли? Зачем, если они жили без неё сотни лет?

Надо было убрать Бен Ладена и всё…

В Кабул мы въехали с севера, прошли только что построенную объездную, дальше пошли виллы, которые стоят по миллиону наворованных долларов за одну. Кабул был передо мной – пыльный, грязный, снежный и страшный, совершенно безумный четырехмиллионный мегаполис в самом центре Азии. Здесь врали, как дышали, здесь можно было вкладывать любые деньги, но они продолжали ненавидеть и убивать. Как сказал один афганский шейх – «в моих ульях много пчёл, они больно жалят, но у них совсем нет мёда».

Когда-то одним из моих коллег был албанец из Косово. Он рассказывал о своём детстве, как много Тито строил в Косове и как они дрались с сербскими пацанами не на жизнь, а на смерть – а потом дрались уже с сербскими болельщиками. Как то раз я спросил – за что вы боролись, ведь Тито немало делал для вас? Почему вы отвергали его доброту? Албанец – его звали Васим – ответил: за доброту врага ненавидишь его ещё больше.

Вот и тут так. За нашу доброту нас ненавидят ещё больше.

Американское посольство в Кабуле располагалось в центре города, за стеной высотой в несколько метров – но я устроился в гостинице при аэропорте и позвонил по безопасному номеру. Через какое-то время появился Стен, предложил прогуляться – и мы пошли гулять по краю бетонки, где наши голоса заглушал звук турбин взлетающих и садящихся самолётов. Было ветрено, ветер нёс смесь мелкого песка и снега.

– Что произошло? – спросил я

– Много чего. Короче, мне нужен человек, которому я на сто процентов доверяю.

Бишоп помолчал, и продолжил.

– И который умеет стрелять. – Я выругался про себя. – Работа… ничего сложного… но сделать надо.

– Стэн, – я уже не считал нужным обращаться к нему на «вы», тем более после моего крайнего повышения, – ты охренел?

Бишоп вдруг схватил меня за грудки, притянул к себе…

– А ты как думал? Чистеньким остаться? Выхода другого у тебя все равно нет!

Щёлкнул курок пистолета.

Моего.

Бишоп медленно опустил глаза, криво усмехнулся.

– А сможешь?

– Проверим?

Начальник кабульской станции держал меня несколько секунд, потом отпустил меня. Сделал шаг назад. Второй.

– А ты вырос, – задумчиво сказал он.

– Это ты охренел.

– Нет… ты вырос. Помнишь, что я тебе говорил?

…

– Тебе место в нашей стае. Хочешь, повторю. Тебе место в нашей стае.

– Я уже в вашей стае.

– Нет. Не совсем…

Стен показал.

– Я закурю?

– Без резких движений только.

Стен достал сигареты… кажется, набитые вручную.

– Лучшая афганская трава, – прокомментировал он, затягиваясь, – пополам с турецким табаком самое то…

– Стен… ты в самом деле охренел?

– Нет. Я в добром здравии.

– Не вижу.

– Того типа всё равно придётся уложить. Он переметнулся.

– Что значит, переметнулся?

– То и значит. Он теперь работает на Межведомственную разведку Пакистана. У них лучше условия. А мне он сказал, что если я его не сниму с крючка, он настучит на меня пакистанцам. Соответственно, и на тебя тоже.

…

– Пакистанцы нам сейчас вовсе не друзья, сам понимаешь. И мне что-то не хочется, чтобы на меня было досье в Исламабаде. А тебе?

Круто. Переметнувшийся агент.

– Это был твой личный агент, Стен?

– Да. И наш поставщик.

…

– Он командир одной из афганских дивизий. Та дурь – была из изъятой. Но теперь в Минобороны идут пертурбации и место освобождают. А он как бы против. И ищет надёжную крышу.

– Пакистанцы надёжнее нас, Стэн.

Бишоп закурил.

– А ты этого ещё не понял? Да, пакистанцы надёжнее нас. Они готовы воевать здесь пятьдесят лет. А мы – нет.

…

– Извини. Но он столько раз бывал в нашем посольстве, что вспомнит любого из нас в лицо. Ты единственный, кого он никогда не видел и кому я могу доверять.

* * *

Транспортной «Цессной – Караван» – мы вылетели на юг страны, в Кандагар. Вместе со мной летели сотрудники сил спецопераций, Стен видимо припряг их помочь – оснащение, вывод. Но на исполнительную акцию – так сейчас называется убийство – он их не подписал.

Стен загримировал меня, получилось, честно говоря, не очень. Лицо чесалось, постоянно чувствовалось чужеродное…

Приземлились не на аэродроме Кандагара, а на одном из военных, точнее, на заброшенной военной площадке. Начатый Бараком Обамой вывод войск продолжался, часть лагерей передавали афганской армии, часть – просто бросали. Талибы заходить не спешили – это юг, тут население и есть талибы. Настоящие сражения развернутся на севере…

Место это – располагалось прямо посреди большой каменно-глиняно-песчаной пустоши, на которой ничего не росло. У советских фантастов, не помню имя – есть рассказ о планете с названием Шелезяка… кажется, если правильно произношу. Так вот – там тоже ничего не было. Ни еды, ни воды, ни плодородной земли, ничего.

Мы отсюда ушли, а талибы не стали занимать это место, потому что торчать посреди пустыни где ничего нет – это они оставляли нам…

Сейчас – наш спецназ, который постоянно базировался только в Кабуле и Джелалабаде – время от времени использовал это место как передовую площадку для спецопераций.

* * *

– Сэр, я так понимаю, опыт обращения с оружием у нас нулевой?

Я покачал головой

– Пять лет во флоте. Кое-что есть.

– Уже кое-что, сэр. Тогда смотрите. Это автомат Калашникова.

Обучал меня сержант с позывным Благородный один – ноль из Форта Брег. Я тогда ещё не работал с Дельтой и не знал, что это означает. Благородный – название эскадрона, кодовое, конечно. Один – первый взвод. Ноль – командир взвода. Все это я узнаю потом.

Сержант был опытен и обладал определённым педагогическим талантом, так как был членом Embedded Training Teams – группы военных советников, приписанных к Task Force Phoenix – международной группировке сил в Афганистане. Тогда ещё отдельных групп военных советников в штате армии США не было.