кожей чувствую. От мужчины начинают исходить тяжелые вибрации, от которых мурашки бегут по позвоночнику.

Затем Зверг дает сигнал водителю свернуть в другую сторону и остановиться через минут пятнадцать пути. За окнами темень, а едем мы по довольно пустынной местности. Вокруг деревья и кусты. Больше ничего не видно.

— Сейчас вернусь, — бросает он хмуро, прежде чем выйти и оставить нас с Лин одних в салоне, если не считать водителя.

— Как думаешь, он скоро вернется? — спрашивает Лин, дергая ногой, спустя примерно двадцать минут отсутствия Зверга в машине.

Мы с подругой пытались разглядеть, что происходит за окнами, но ничего так и не увидели. Во-первых, на улице слишком темно, во-вторых, Максим отошел довольно далеко и скрылся за одним из деревьев. К кому он вышел, и с кем разговаривает непонятно.

— А что такое? — спрашиваю, нахмурившись.

— Я в туалет сильно хочу. Уже терпеть нет сил, — шепчет подруга, наклонившись к моему уху, чтобы водитель не слышал, хотя я думаю, что все ему прекрасно слышно.

— Прям совсем-совсем терпеть не можешь?

— Ни капельки, — хнычет Лин, сведя бедра вместе. — Красный сигнал SOS.

Я вздыхаю и бросаю взгляд в сторону нашего водителя, который сидит с таким видом, словно ему кляп в рот засунули. Он даже не пошевелился ни разу за все это время!

— Извините? — обращаюсь к мужчине, чуть наклонившись вперед. — Простите, а мы можем выйти? Нам нужно по нашим… эммм… женским делам…

Наконец водитель начинает шевелиться. Слегка поворачивается в нашу сторону и кивает.

— Через левую дверь, — командует он.

Я толкаю Лин в плечо, намекая на то, чтобы она вылезла со своей стороны. Подруга мигом выбирается наружу, а я следом за ней.

Вообще-то писать в парке вроде как незаконно, но когда писать хочется очень сильно, о законе думаешь меньше всего. И пусть писать хочется не мне — что же я подругу не поддержу что ли?

Мы с Лин ныряем под кусты и бежим к дальним деревьям. Как можно дальше — не особо приятно, если нас будет видно.

— Покарауль! — просит подруга, когда мы добегаем до широкоствольного дуба.

Я отварачиваюсь и инстинктивно озираюсь по сторонам, пока Лин делает свои дела.

Это даже не совсем парк. Какая-то лесная зона или вроде того. Нет фонарей, и скамеек не видно. Куда Зверг нас привез? Тьма кромешная и ни живой души поблизости. Полная тишина пугает до жути и заставляет кожу покрываться мурашками.

— Фух! Какое облегчение! — неожиданно крякает Лин за моей спиной. Я аж подпрыгиваю.

— Ненормальная?! Че пугаешь?!

— А ты чего нервная какая?!

— Да ничего! Не нравится мне все это. Пошли скорее обратно!

Мы начинаем идти в том направлении, откуда пришли. Но почему-то когда вроде доходим до дороги, где стояла машина, никого не обнаруживаем.

— Че за фигня? Мы где вообще? — ворчиливо спрашивает Лин, вертя головой.

— Мы что, не туда пошли?!

В панике я начинаю суетливо оглядывать местность и понимаю, что мы, кажется, реально вернулись не совсем туда, куда нужно.

— Мы же правильно шли!

— Да здесь же не видно ни черта! Откуда я знаю, правильно или нет?! — Лин делает несколько шагов вправо и громко произносит. — Эй водитель! Зверг! Кто-нибудь здесь есть?!

Никто не отвечает.

— Ну, что-то совсем не весло! Мне как-то не хочется провести ночь непонятно где, а потом непонятно как искать дорогу до города!

— Да бред же, Лин, мы не могли далеко уйти! — я хватаю подругу за руку и тяну за собой. Если мы и сделали небольшой крюк или дугу, то примерно слева должен стоять автомобиль. Сейчас через пару минут мы на него наткнемся.

И действительно спустя меньше минуты становятся слышны голоса. В одном из них я узнаю голос Максима. Он звучит довольно близко, но никого по-прежнему не видно. Мы с Лин подходим ближе, стараясь не шуметь — любопытно же, о чем говорят мужчины.

— Зачем она тебе? — это спрашивает Зверг. Я четко улавливаю знакомую хриплую нотку, от которой меня все время в дрожь бросает.

— Хочу, — отвечает второй, незнакомый мне голос, более грубый и тяжелый. Неприятный. Так, во всяком случае, кажется мне.

— Она же мелкая еще.

— Такую и хочу. Блондинку забираю, и мы с тобой квиты, Зверг.

Мы с Лин застываем и машинально смотрим друг на друга.

— Это… это про меня?! Это они про меня?! — пищит Лин в панике.

А я сама не знаю ответа на этот вопрос. Но хочется верить, что она ошибается. И такого быть точно не может. Максим не стал бы так поступать. И что вообще происходит?!

— Если настолько сильно хочешь, то сам и сделай так, чтобы она с тобой была. Меня в это дерьмо вмешивать не надо. Я подобным не занимаюсь, — звучит суровый голос Максима с нотками гнева в интонации.

— Ты же передо мной в долгу, — настаивает второй.

— Верну долг как-нибудь иначе. Девчонку трогать не стану. Сегодня она едет со мной, я отвезу ее домой, как и обещал. Дальше уже твое дело, как ты будешь ее добиваться. Меня это не касается.

— Я не добиваюсь. Я беру, — рявкает незнакомец.

Мы с Лин все это время внимательно слушаем разговор мужчин, готовясь бежать без оглядки в любую секунду. То, что Максим не соглашается отдать блондинку этому человеку, кем бы он ни был, немного успокаивает. Я уже успела мысленно разочароваться в нем и подумать, что он обыкновенный ублюдок и бандит, или еще кто похуже, но Максим не поступает жестоко, ни со мной, ни с Лин, не идет на поводу у своего собеседника, а значит, не так уж он плох. Но ситуация все равно неприятная. И сама возможность происходящего меня пугает и вызывает отвращение. Не хочу быть связана с тем, кто занимается криминалом или общается с людьми, занимающимися подобным.

— Что будем делать, дылдочка? Думаешь, ему стоит верить? — Лин смотрит на меня широко распахнутыми от страха глазами, в уголках которых собрались слезы, сверкающие в темноте.

Иисусе, она так испугалась! Могу себе представить, что сейчас чувствует моя коротышка. Я просто не могу ее подставить. Она не окажется по моей вине в опасности. Если Зверг или тот человек что-то все же ей сделают, я… я отцу позвоню. Да, я позвоню Рустаму Багримову и расскажу ему абсолютно все. Да, он будет ругаться, рычать, злиться, но я знаю, что он сможет помочь. Он никогда не оставит меня в беде. А Лин — один из самых близких мне людей. Папе об этом прекрасно известно. Я никому не позволю