— Надень, — не замедляя хода, протянул ему Мирослав накидку из пальмовых ветвей. — Через голову, дурень, да подвяжись вот, — сунул он в ладонь Ромки кусок размочаленной лианы.

Легко поспевая за ослабевшим Мирославом, юноша покрутил накидку в руках, накинул на плечи, ловко подвязался.

— Дядька Мирослав, не понимаю я, чего мы бежим-то от них? Пришли бы в деревню, попросили воды и еды, как люди. Нешто отказали бы нам?

— Не знаю, как эти, а в Африке, ежели ты так в деревню придешь, то сам обедом станешь.

— Так правда, что там люди друг дружку едят?

Мирослав в ответ только кивнул.

— Не знаю. — Ромка поймал сбивающееся дыхание. — Африка-то вон где. — Он махнул рукой куда-то на восток. — А тут Аме-е-е-ерика.

Они вышли на небольшую прогалину, и злое солнце тут же вцепилось им в головы горячими когтями.

— Дикари везде одинаковые, — буркнул Мирослав, отдирая от своей накидки несколько листиков и скручивая из них подобие шляпы.

— Не знаю, — снова протянул Ромка. — Мне кажется… Ой! — Мирослав остановился так резко, что юноша чуть не ткнулся носом в его спину. — Что случилось?

Впереди между деревьями стоял человек. В тонкой мускулистой руке он держал огромную дубину, сплошь утыканную острыми осколками обсидиана — вулканического стекла. На его голове возвышался султан из ярких перьев, перьевая же вуалетка почти скрывала лицо. Видно было только, что нос и подбородок пронзают длинные заостренные щепки. По шее туземца вилось множество бечевок, на которых болтались звериные зубы, птичьи лапки, разноцветные камешки и большой медный гвоздь в зеленой патине. Тело его покрывали шрамы и рисунки, грубо наколотые костяной иглой. Талию обвивали куски растрепанного на волокна корабельного каната, но висели на них не амулеты, а фляжки, туески и глиняные кувшинчики. Ниже ничего не было. Срамное место аборигена было выбелено порошком, похожим на отсыревшую муку, и его тоже пронзал медный гвоздь, только покороче.

Ромка уставился на это чудо и даже рот разинул от удивления. Мирослав ступил перед ним, прикрывая, и угрожающе вскинул копье. Сзади зашелестело. Еще один?! Мирослав неуловимым скользящим движением развернул древко так, что оба конца копья смотрели на врагов. Ничего, что один из них был тупым. При умении им можно отоварить не хуже, чем острым.

Еще шорох?! Еще?! Еще?!

«Все, пропали, — думал воин, поводя опасно поблескивающим лезвием из стороны в сторону. — Трое-четверо — еще туда-сюда, но два десятка — это много даже для меня».

Остальные туземные воины были одеты, вернее, раздеты, попроще вождя. Редко у кого за ухом торчали два-три цветных пера. Лица у всех были обезображены какими-нибудь «украшениями» — шрамами, мелкими косточками или деревянными веретенцами, воткнутыми в носы, щеки и брови под самыми немыслимыми углами. Амулетов и горшочков на поясах рядовых членов племени было не в пример меньше, да и срамные места оформлены поскромнее, но дубинки и копья с длинными наконечниками выглядели не менее угрожающе.

Аборигены не нападали, просто стояли и смотрели на ободранных израненных путников.

— Дядька Мирослав, чего это они? — сумел-таки совладать с подрагивающей челюстью Ромка. — Чего хотят-то?

— Шпагу достань, — прошептал ратник уголком рта. — Да не дергай. Медленно. И руку опусти. Если начнется, руби по ногам и голову пригибай, а я по верхнему уровню пойду.

Ромка поежился и медленно потянул из ножен, скрученных сыростью, чудом сохранившуюся шпагу.

— Что, так прямо и рубить? Взаправду?

— А ты как хотел? — обозлился Мирослав. — Понарошку?!

Туземцы зашевелились, расступились, и в созданный ими круг вошел приземистый мужчинка, живот которого размером и выпуклостью мог соперничать с квасным бочонком. Облысевшую голову толстяка прикрывало от солнца одно облезлое перо, на лице не было живого места, отовсюду торчали кости и щепки, кожа вокруг них лоснилась, будто смазанная лампадным маслом. Сопя и покряхтывая, он снял с плеча деревянную колоду, обтянутую грубо выделанной кожей, присел на землю, по-обезьяньи обхватил полено заскорузлыми ступнями с длинными грязными ногтями и достал из-за спины две толстые палочки, на которых были нанизаны черепа. Ромка моргнул, не поверив своим глазам! Да, черепа. Судя по форме, человеческие, а по размеру — детские?! Он аж поперхнулся и чуть не выронил оружие.

Не обращая ни на кого внимания, толстяк нежно погладил барабан по боку, отполированному множеством ладоней, и начал постукивать по нему своими ужасными палочками. Сначала совсем тихонько, потом все убыстряя и убыстряя ритм до скорости, с которой дятел долбит прогнивший ствол, выискивая толстых личинок.

Повинуясь ритму, аборигены стали вздрагивать всем телом, сначала почти незаметно, потом все сильнее и сильнее. Скоро стало казаться, что их бьет падучая. Ромка и Мирослав замерли, не в силах произнести ни слова. Они не могли оторвать взгляд от этого варварского обряда.

— Дядька Мирослав, чего это они? — спросил Ромка вполголоса. — Головами скорбны?

— Молятся, — уголками губ произнес Мирослав, озаренный внезапным пониманием. — Я что-то похожее в лесах за сарацинскими землями видал.

— А вы и у сарацинов были?! — повысил голос Ромка.

— Тихо ты, не сбивай. Люди не любят, когда им мешают обряд чинить.

Ромка замолчал и даже прикрыл ладонью рот. Аборигены меж тем довели себя до экстаза. Роняя с губ клочья пены и разбрызгивая капли пота, они подпрыгивали, высоко задирая колени, вскрикивали, некоторые падали и пытались грызть землю. Один вцепился зубами в свою палицу, оставляя на ней потеки крови из разорванных губ и десен. Толстый барабанщик закатил глаза и так самозабвенно колотил в свой барабан, что все его жирное тело ходило ходуном, как подтаявший холодец из бычьих хвостов. Воздух вырывался из могучего живота с пыхтением, перекрывающим рокот барабана и звон амулетов.

— Дядька Мирослав, а может, рванем? — не выдержал юноша. — Они уж в беспамятстве вроде.

Мирослав кивнул, внимательно огладывая туземцев и выбирая парочку пожиже, чтоб можно было раскидать их как котят и скрыться чаще.

Дикий танец внезапно прервался. Барабан стих, и толстяк бессильно уронил руки. Не размыкая круга, туземцы повалились в траву на колени и замерли, словно перед иконой.

— Сейчас есть нас будут? — шепотом спросил Ромка.

— Сплюнь, — коротко ответил Мирослав.

Индейцы начали медленно подниматься на ноги, не распрямляя при этом почтительно изогнутых спин и постоянно кланяясь, доставая до земли кончиками пальцев. «Прямо как у государя на приеме», — подумал Ромка. Но при этом они продолжали следить за каждым движением путников, не опуская копий и дубинок.

— Они нас что, за важных людей принимают? — прошептал юноша.

— Бери выше — за богов, — мрачно ответил Мирослав. — Смотри, как стелятся. Матросы на корабле о том рассказывали. Гадость! — крякнул воин, не любивший раболепства.