В ответ послышались быстрые легкие шаги – от них у Кривошеина сильно забилось сердце, – щелкнул замок: в прихожей стояла Лена.

– Ох, Валька, жив, цел! – Она обхватила его шею теплыми руками, быстро оглядела, погладила волосы, прижалась и расплакалась. – Валек, мой родной… а я уж думала… тут такое говорят, такое говорят! Звоню к тебе в лабораторию – никто не отвечает… звоню в институт, спрашиваю: где ты, что с тобой? – кладут трубку… Я пришла сюда – тебя нет… А мне уже говорили, будто ты… – Она всхлипнула сердито. – Дураки!

– Ну, Лен, будет, не надо… ну что ты? – Кривошеину очень захотелось прижать ее к себе, он еле удержал руки.

Будто и не было ничего: ни открытия № 1, ни года сумасшедшей напряженной работы в Москве, где он отмел от себя все давнее… Кривошеин не раз – для душевного покоя – намеревался вытравить из памяти образ Лены. Он знал, как это делается: бросок крови с повышенным содержанием глюкозы в кору мозга, небольшие направленные окисления в нуклеотидах определенной области – и информация стерлась из нервных клеток навсегда. Но не захотел… или не смог? «Хотеть» и «мочь» – как разграничишь это в себе? И вот сейчас у него на плече плачет любимая женщина – плачет от тревоги за него. Ее надо успокоить.

– Перестань, Лена. Все в порядке, как видишь.

Она посмотрела на него снизу вверх. Глаза были мокрые, радостные и виноватые.

– Валь… Ты не сердишься на меня, а? Я тогда тебе такое наговорила – сама не знаю что, дура просто! Ты обиделся, да? Я тоже решила, что… все кончено, а когда узнала, что у тебя что-то случилось… – она подняла брови, – не смогла. Вот прибежала… Ты забудь, ладно? Забыли, да?

– Да, – чистосердечно сказал Кривошеин. – Пошли в комнату.

– Ох, Валька, ты не представляешь, как я напугалась. – Она все держала его за плечи, будто боялась отпустить. – И следователь этот… вопросы всякие!

– Он и тебя вызывал?

– Да.

– Ага, ну конечно: «шерше ля фам»!

Они вошли в комнату. Здесь все было по-прежнему: серая тахта, дешевый письменный стол, два стула, книжный шкаф, заваленный сверху журналами до самого потолка, платяной шкаф с привинченным сбоку зеркалом. В углу возле двери лежали крест-накрест гантели.

– Я, тебя дожидаясь, прибрала немного. Пыли нанесло, балкон надо плотно закрывать, когда уходишь… – Лена снова приблизилась к нему. – Валь, что случилось-то?

«Если бы я знал!» – вздохнул Кривошеин.

– Ничего страшного. Так, много шуму…

– А почему милиция?

– Милиция? Ну… вызвали, она и приехала. Вызвали бы пожарную команду – приехала бы пожарная команда.

– Ой, Валька… – Она положила руки на плечи Кривошеину, по-девчоночьи сморщила нос. – Ну почему ты такой?

– Какой? – спросил тот, чувствуя, что глупеет на глазах.

– Ну, такой – вроде и взрослый, а несолидный. И я, когда с тобой, – девчонка девчонкой… Валь, а где Виктор, что с ним? Слушай, – у нее испуганно расширились глаза, – это правда, что он шпион?

– Виктор? Какой еще Виктор?!

– Да ты что?! Витя Кравец – твой лаборант, племянник троюродный.

– Племянник… лаборант… – Кривошеин на миг растерялся. – Ага, понял! Вот оно что…

Лена всплеснула руками.

– Валька, что с тобой? Ты можешь рассказать: что у вас там случилось?!

– Прости, Лен… затмение нашло, понимаешь. Ну конечно, Петя… то есть Витя Кравец, мой верный лаборант, троюродный племянник… очень симпатичный парень, как же… – Женщина все смотрела на него большими глазами. – Ты не удивляйся, Лен, это просто временное выпадение памяти, так всегда бывает после… после электрического удара. Пройдет, ничего страшного… Так, говоришь, уже пошел шепот, что он шпион? Ох эта Академия наук!

– Значит, правда, что у тебя в лаборатории произошла… катастрофа?! Ну почему, почему ты все от меня скрываешь? Ведь ты мог там… – она прикрыла себе рот ладонью, – нет!

– Перестань, ради бога! – раздраженно сказал Кривошеин. Он отошел, сел на стул. – Мог – не мог, было – не было! Как видишь, все в порядке. – («Хотел бы я, чтобы оказалось именно так!») – Не могу я ничего рассказывать, пока сам не разберусь во всем как следует… И вообще, – он решил перейти в нападение, – что ты переживаешь? Ну, одним Кривошеиным на свете больше, одним меньше – велика беда! Ты молодая, красивая, бездетная – найдешь себе другого, получше, чем такой стареющий барбос, как я. Взять того же Петю… Витю Кравца: чем тебе не пара?

– Опять ты об этом? – Она улыбнулась, зашла сзади, положила голову Кривошеина себе на грудь. – Ну зачем ты все Витя да Витя? Да не нужен он мне. Пусть он какой ни есть красавец – он не ты, понимаешь? И все. И другие не ты. Теперь я это точно знаю.

– Гм?! – Кривошеин распрямился.

– Ну что «гм»! Ревнюга глупый! Не сидела же я все вечера дома одна монашкой. Приглашали, интересно ухаживали, даже объясняли серьезность намерений… И все равно какие-то они не такие! – Голос ее ликовал. – Не такие, как ты, – и все! Я все равно бы к тебе пришла…

Кривошеин чувствовал затылком тепло ее тела, чувствовал мягкие ладони на своих глазах и испытывал ни с чем не сравнимое блаженство. «Вот так бы сидеть, сидеть: просто я пришел с работы усталый – и она здесь… и ничего такого не было… Как ничего не было?! – Он напрягся. – Все было! Здесь у них случилось что-то серьезное. А я сижу, краду ее ласку!» Он освободился, встал.

– Ну ладно, Лен. Ты извини, я не пойду тебя провожать. Посижу немного да лягу спать. Мне не очень хорошо после… после этой передряги.

– Так я останусь?

Это был полувопрос, полуутверждение. На секунду Кривошеина одолела яростная ревность. «Я останусь?» – говорила она – и он, разумеется, соглашался. Или сам говорил: «Оставайся сегодня, Ленок» – и она оставалась…

– Нет, Лен, ты иди. – Он криво усмехнулся.

– Значит, все-таки злишься за то, да? – Она с упреком взглянула на него, рассердилась. – Дурак ты, Валька! Дурак набитый, ну тебя! – И повернулась к двери.

Кривошеин стоял посреди комнаты, слушал: щелкнул замок, каблучки Лены застучали по лестнице… Хлопнула дверь подъезда… Быстрые и легкие шаги по асфальту. Он бросился на балкон, чтобы позвать, – вечерний ветерок отрезвил его. «Ну вот, увидел – и разомлел! Интересно, что же она ему наговорила? Ладно, к чертям эти прошлогодние переживания! – Он вернулся в комнату. – Надо выяснить, в чем дело… Стоп! У него должен быть дневник. Конечно!»

Кривошеин выдвигал ящики в тумбах стола, выбрасывал на пол журналы, папки, скоросшиватели, бегло просматривал тетради. «Не то, не то…» На дне нижнего ящика он увидел магнитофонную катушку, на четверть заполненную лентой, и на минуту забыл о поисках: снял со шкафа портативный магнитофон, стер с него пыль, вставил катушку, включил «воспроизведение».

– По праву первооткрывателей, – после непродолжительного шипения сказал в динамиках магнитофона хрипловатый голос, небрежно выговаривая окончания слов, – мы берем на себя ответственность за исследование и использование открытия под названием…