В лабораторном сумраке все это выглядело волшебно.

И с первого мгновения, с самого первого обмена взглядами мы поняли одно и то же: что я для Нее – Единственный, Он, а для меня такой является Она. Все, что я знаю и понял умом, рассудком. Она постигла чувствами, сердцем своим.

Любовь тоже резонанс душ, и для сложных тонких натур он настолько избирателен, что ни в городе своем, ни в ближайшей окрестности, даже не на одной планете, а только среди многих миров возможно найти Ту Самую, всеми изгибами и сколами совпадающую с твоей, половинку цельности «Он – Она». И вот нам двоим повезло, немыслимо повезло!

Я свел Ее с платформы за руку. Сердца наши стучали в такт. Посредине зала, под куполом, за которым сверкали звезды, нас притягивала друг к другу жаркая сила. Мы ничего не говорили, нам не нужно было говорить. Я так и не знаю, какой у Нее голос.

Фиолетовый свет Ее лица озарял мои поднятые руки. И тело у Нее было заметно горячее моего, но я был готов сгореть в этом пожаре. Она закинула руки мне за шею, привлекла к себе… как вдруг, канальство, как вдруг!..

У незнакомца прервался голос. Минуту он справлялся с собой.

– …как в резонаторе моем – эти экспериментальные установки с вечными переделками и соплями! – что-то разладилось, и Она исчезла. Была и нет. Я стоял в дурацкой позе, обнимая пустоту.

Она все еще находилась здесь, я чувствовал! И стремилась ко мне всей душой.

Но проклятие фазового «тик-так» разъединило нас: есть я – нет Ее, есть Она – нет меня… И любовь – такая любовь! – не состоялась.

И знаете, что меня до сих пор более всего угнетает? Она обладает теми же знаниями и тем же умением смещаться по фазе. Возможно, это у Нее не от ума, а от сердца, по-женски – но есть. И теперь Она тоже ищет меня! И переходит в те сдвинутые миры, в которых я только побывал. Когда двое ищут друг друга, кому-то лучше оставаться на месте… но кому? Ей? Мне?.. Ах, это просто сводит с ума.

…Так и не знаю, что отказало в резонаторе. Не знаю – потому что не могла моя страсть, энергия любви обратиться в занудное прилежание исследователя, лабораторной крысы, вынюхивающей неисправность. Нет, она могла обратиться только в гнев, в неистовство против нелепости случая, отнявшего у меня счастье. Что мне теперь были все научные результаты, доказательства моей правоты и превосходства ума! И я разбил свою установку. Сокрушал ее стульями, жег паяльной лампой, топтал ногами…

Вот теперь я понимал незнакомца и сочувствовал ему: человек сошел с ума не на почве физики, а нормально, как многие, от неразделенной любви. Тронуться от физики нехорошо, неприлично – это наука, ее преподают. А от любви – что ж, от нее можно.

– На следующее утро, – заканчивал он глухим голосом, – мне было очень трудно объяснить шефу и сотрудникам причину исчезновения сейфа, куртки и прочих предметов. Еще труднее было объяснить разгром в лаборатории…

Объяснить все можно было единственным образом: рассказать все как есть, то, что я изложил вам сейчас. Я рассказал – и вот с тех пор я на учете. А Она… и они, и те, другие… и сановные наставники их… ничего, ничего, молчание.

Он замолк и понурился.

– Да, жизнь, – сказал я, чтобы что-нибудь сказать, – и чего в ней только не бывает. Да вы не расстраивайтесь, все образуется как-нибудь.

– Что, а?.. Так вы мне сочувствуете? – Он поднял голову.

– Конечно. Всей душой.

– Значит, и верите? – В его глазах появился прежний блеск. – О, это было бы замечательно. Ведь верите, да, а?

– Мм… ну, почему бы и нет. Бывает.

– О, ну это превосходно! Я сразу почувствовал в вас человека, который сможет помочь. Нет-нет, ничего такого от вас не потребуется. Просто, понимаете ли, я заблудился в сдвигах, в фазовом океане – брожу, так сказать, без руля и без ветрил. А мне пора возвращаться туда, где меня ждут… и подданные, и наставники, и те три приятеля в стационаре. Нет, вы не подумайте, я вас не обманывал, я только на учете, но часто наведываюсь к ним обсудить проблемы фазовых пространств, современной физики. Я ведь благодаря сдвигам и сквозь стены запросто – ну, вы догадываетесь как: подойти к стене, сдвинуться по фазе туда, где ее нет, шаг вперед, потом обратно по фазе – и вы дома. Очень практично, не правда ли?

Незнакомец частил все более лихорадочно, сам придвигался ко мне по скамейке. Глаза его испускали гипнотический черный свет. Я отодвигался. Скамья кончилась. Я растерянно встал. Он тоже.

– Ну, понимаете, мне надо сориентироваться, – напористо вел он, – а то я опять бог весть куда сдвинусь. А сделать это без установки можно только через человека… такого, что верит, понимает, сочувствует – как вы. Ведь человек человеку друг-товарищ-брат… и резонатор. Вы для меня резонатор, я для вас… тик-так, тик-так. Подданных… или поддатых? – главное, жалко: как они там без меня? Политический кризис может произойти, ведь англичане на все имеют тонкие виды. Нет, я знаю, что рассудком вы еще не все приняли, но чувствами, душой, воображением – ведь согласны? Да меня ведь, милостивый государь, понимаете ли, Она ищет и ждет?! Что, а, да, по рукам?

– Э!.. А… но… – Я пятился в ошеломлении, в голове вертелись слова «На помощь!». Но звать было некого, мы были одни на аллее.

– Да вы не бойтесь, вам будет только немного щекотно. Ну, начали, а? Поймите же, мне надо вперед, к себе, к Ней! Я хочу в голубой зенит, там моя точка… Тик-тик, тик-так, тик-так – бж-ж-ж-ж-ж! Тик-так-тик-так-тик-так – бж-ж-ж-ж-ж!

Он принялся ритмично и в то же время прицельно как-то раскачиваться, примеряться-приближаться ко мне. Голос перешел в музыкальный контрабасовый гул, понизился почти до инфрачастот, стал отдаваться всюду диковинной реверберацией, будто эхо в ущелье. Сам незнакомец заколыхался, расплылся в очертаниях, стал прозрачным: я увидел сквозь него скамейку с газетой, урну, деревья в молодой листве… И он исчез. Только во мне будто что-то удалялось в глубину.

«Что, неплохие виды, а? – донесся изнутри, будто издалека, голос незнакомца. – Ну-с, весьма благодарен, я сориентировался, прощайте! Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так бж-ж-ж-ж…»

Голос затих. Звезды, луны, колонны, скалы – все слилось в ускоряющийся звенящий хоровод.

Я сидел на скамье. Рядом лежала газета.