— Вот, как и просили.

Я быстро убираю их в задний карман еще влажных после дождя джинсов.

— Вам бы тоже… — Охранник переминается с ноги на ногу. Показывает на область шеи, где у меня ужасно саднят царапины. — Обработать…

— А, это. — Отмахиваюсь. — Да нормально все.

Но брошенный в висящее на стене зеркало взгляд убеждает, что мне нехило досталось. Краснеющие отметины сильно бросаются в глаза.

Поворачиваюсь к водителю пострадавшей машины и ловлю его на том, что он тоже пялится на мои раны.

— Дикая кошка. — Объясняю. — Никогда не суйте голову в клетку к пуме.

— А-а-а… — Многозначительно трясет головой мужик.

— Ну, что в итоге? — Спрашивает гибддшник, приглашая нас в кабинет.

— Он был за рулем. — Серьезно говорит водила пострадавшего авто. — Точно он. Я просто обознался.

Мент хмыкает:

— Хер вас поймешь. Артисты.

Я возвращаюсь в клуб в четвертом часу утра. На улице свежо, прохладно, и кажется, что солнце уже готово подняться над городом. Стоя перед входом, выкуриваю сигарету. Пытаюсь осмыслить произошедшее, понять причины своих поступков, слов и действий, но с каждым горьким дымным вдохом все сильнее уверяюсь, что все это выше моего понимания.

Бабские слезы, истерики, глупые выходки — это ведь еще невыносимее, чем их тяга к дешевой романтике и букетной показухе. Я терпеть не могу все вышеперечисленное. Меня от него воротит.

Так какого хрена тогда мне понадобилось возиться с ее проблемами, будто какому-то гребаному рыцарю? Неужели, мне так сильно хочется ее трахнуть? Ведь нет? Подумаешь… Баба как баба. Не лучше других. Будто она какая-то особенная? Да, красивая, спесивая, деловая. А на деле — ничуть не лучше любой из тех, кого я могу заполучить по щелчку пальцев.

Швыряю окурок в урну и вхожу в здание. Вадик подбирается при виде меня по стойке смирно. Никита входит следом, кладет ключи от мотоцикла на стол.

— Ребят, — прошу их, замедлив шаг, — соорудите мне чашку кофе, а? Чего-то та-а-ак хреново…

— Ага.

— Конечно. — Кивают.

— А где эта? — Шумно выдыхаю, пытаясь подобрать эпитет. — Уехала уже?

— Нет. У себя. Вас ждет.

— О, ясно…

Я неспешно иду вдоль коридора, прислушиваясь к тишине. Обычно шумное, полное народа здание, сейчас удивляет своей безмятежностью и пустотой. Толкаю дверь, готовясь бросить в адрес девчонки что-нибудь язвительное, но натыкаюсь на темноту. Свет в кабинете не горит, и только тусклые предрассветные блики тихо кружат в воздухе.

Благодаря им у меня сразу получается разглядеть ее. Она лежит на диване, свернувшись клубочком. Подхожу ближе и слышу ее ровное, глубокое дыхание. Вижу, что рука, которую она подкладывает под голову, от запястья до локтя перемотана бинтом. На девчонке все та же одежда, что была во время аварии, и я неосознанно наклоняюсь и дотрагиваюсь до ее плеча, чтобы проверить — не влажная ли ткань на ощупь.

Нет. Кажется, уже высохла. Какое-то время я стою рядом с диваном, не решаясь пошевелиться, чтобы не разбудить ее. Смотрю на туфельки, стоящие на полу, на кардиган, которым она укрыла спину, на поджатые ноги в изодранных брюках и на голые ступни, высунувшиеся из-под короткого импровизированного покрывала. Рассматриваю густые, черные, волнистые волосы с редкими огненными прядями, раскидавшиеся по кожаной обивке подлокотника.

Дольше положенного вглядываюсь в ее силуэт и не понимаю, что пытаюсь в нем увидеть. И почему смотреть хочется еще и еще. Изучаю ее лицо и пытаюсь найти в нем ответ на единственный вопрос — что это было? Почему она набросилась на меня? Защищалась? И почему целовала, если я так сильно ей противен?

Осторожно отхожу от дивана и крадусь к шкафу. Дверца предательски скрипит, но девчонка не просыпается. Достаю когда-то позабытую здесь куртку, подхожу к Марте и аккуратно, так, чтобы она не проснулась, накрываю ее ноги. Выпрямляюсь и хочу уйти, но что-то заставляет меня остановиться. Это ее лицо.

Наклоняюсь и вижу, как мелко дрожат ее ресницы. Зрачки под плотно закрытыми веками суматошно движутся, губы с тихим вздохом приоткрываются. Девушка рвано хватает ртом воздух и, кажется, что-то шепчет. Я не могу разобрать что именно. Опускаюсь на корточки и замечаю испарину у нее на лбу. Капельки пота блестят в утреннем полусвете.

— Нет. Нет. Нет. — Выдыхает она.

Ее пальцы впиваются в обивку дивана, плечи судорожно дергаются.

Не отдавая отчета своим действиям, я протягиваю руку и кладу на ее предплечье. Мягко надавливаю, поглаживаю, терпеливо похлопываю, и замечаю, как ее постепенно отпускает.

Лицо Марты разглаживается, дыхание успокаивается, ресницы замирают. Я не убираю свою ладонь, потому что боюсь, что все повторится. Не знаю, что мне делать. Понимаю одно — не могу сейчас уйти.

— Коф… — замирает в дверях Никита, — фе…

— Тсс! — Жестом заставляю его заткнуться.

Показываю, чтобы убирался прочь и поскорее.

Охранник послушно кивает и уходит, тихонько притворив за собой дверь. Еще какое-то время я сижу возле Марты, наблюдая за тем, как беспокойно она спит, если не контролировать ее сон, если не находиться рядом и не надавливать рукой. И с неудовольствием отмечаю, что какой-то остаток совести, который вовремя не сдох во мне когда-то, тихо шепчет: «Эй, чувак, ну, дай ей выспаться, не будь говнюком».

И, злясь на себя, я встаю. Но только для того, чтобы устроиться рядом с ней — на свободном краю дивана. Сажусь и почти сразу засыпаю, запустив руку под куртку и обхватив пальцами ее лодыжку.

Марта

Я вскакиваю от звонкой трели. Надрывается мой телефон. Приподнимаюсь, шарю по карманам и только в этом момент понимаю, что рядом кто-то есть. Спросонья не сразу осознаю, что это Левицкий. Тру веки, чтобы убедиться — да, это он. Спит, сидя прямо у меня в ногах. Еще и бесцеремонно положил на меня сверху руку.

Вижу раны на его коже, и события прошедшей ночи моментально всплывают в памяти. Вот же черт! Еще и телефон не собирается затыкаться. Орет, разрывается жуткой мелодией. Нахожу его и торопливо принимаю вызов.

— Да…

— Марта, это Наталья. — Голос женщины звучит недовольно.

— Да. — Хрипло отзываюсь я. Поворачиваюсь к окну и понимаю, что уже утро. Солнечные лучи слепят глаза. — Доброе утро, Наталья.

— Я прождала вас всю ночь.

— Да, простите. Я все компенсирую. — Шепчу.

— Вы должны понимать, что у меня могут быть свои дела.

— Все верно. Но…

— В обед мне нужно будет уйти ненадолго. Я не могу оставить его одного.

— Конечно. Я скоро вернусь, подождите меня!

— Мы с вами уже обговаривали, что я не справляюсь одна, необходимы еще помощники. Либо мне нужно переехать к вам, чтобы не отлучаться надолго.