В зону действия зенитной артиллерии эта группа проследовала не в таком уже строгом порядке. Зенитчики встретили непрошенных гостей стеной разрывов. Они стали метаться, как загнанные звери, отыскивая «просветы» в завесе зенитного огня, через которые можно бы было улизнуть. Но, ни одному из них не удалось уйти.

Однако расслабляться было рано. За первым эшелоном следовал второй, потом третий, четвертый. Это было не для слабонервных. «Наверное, так бывает конец света» – думала Соня. Очень хотелось зажмурить глаза, чтобы не видеть этой грохочущей несущейся прямо на нее чудовищной силы, но закрывать их было нельзя. Передние самолеты выбрасывают САБы[6] и прокладывают ими маршрут, освещая цели, по которым надо бомбить. А Соня должна была не только поражать вражеские самолеты, но и «гасить» эти «люстры», как коротко и образно они называли светящиеся авиабомбы. Это была ночь ужаса. Соня удивлялась опыту командиров, которые так мастерски владели ситуацией и точно ориентировались, казалось, в неразберихе воздушной обстановки. Но это только казалось непосвященному взгляду. Командиры всех подразделений владели ситуацией, и каждый на своем месте четко выполнял распоряжения старших. Ими своевременно переносился огонь на наиболее опасные цели. Если бы этого не было, отразить такой массированный налет не было бы никакой возможности. Но они его отразили. Пять часов продолжался налет. Пять часов смертельной опасности, нечеловеческих усилий и… на востоке, едва посветлевшим небом, определялся восход. Соня ослабила хватку рук, потрясла ими в воздухе, чтобы снять напряжение, и повалилась наземь прямо тут, у пулемета. Но сквозь усталость и напряжение, которое все еще владело ею, проступало осознание успеха. А это окрыляло, вселяло уверенность и поднимало на более высокий пьедестал в собственных глазах. Здесь не было цветных пуль, и не возможно было подсчитать, кто, сколько поразил целей, но это была общая победа – одна на всех. Бесстрашные воины-девчонки отражали несколько яростных атак в день. В одном из документов командования 23-й немецкой армии, относящегося к тому времени было записано: «Бои наземной армии в последние два месяца потребовали использования непосредственно в наземном бою соединений тяжелых, сравнительно малоскоростных бомбардировщиков. При этом установлено, что потери в самолетах в результате обстрела с земли были исключительно велики. В одном соединении, введенном в бой для непосредственной поддержки наземных войск, количество действующих самолетов уменьшилось в результате обстрела с земли до 50 процентов. Причину этого следует искать в хорошо организованной противовоздушной обороне русских…»[7]

Это была оценка умелых и мужественных действий и солдат-девушек, служивших в ПВО. В войсках было немало девушек с Урала. Командование решило послать туда делегацию лучших воинов, чтобы рассказать родителям о службе их дочерей, завязать тесную связь с тылом. В состав делегации вошла и Соня. Вернувшись с Урала девушки-воины привезли письма и наказы матерей. В одном из них писалось: «Дочери наши любимые! Ваши посланцы девушки-бойцы рассказали нам о вашей суровой боевой жизни. Мы гордимся тем, что вы бдительно несете вахту на защите нашей великой Москвы. Вы поставлены на большой и почетный пост. Ваши дела будут записаны в летописи Отечественной войны. Народ сложит о вас песни, напишет стихи.

Родные дочери! Мы находимся в тылу. Но все наши мысли, все дела направлены к одной цели – помочь фронту. И мы, не покладая рук, помогаем доблестной Красной Армии приблизить час окончательной победы над врагом… Будьте дисциплинированными, аккуратными. Очень неприятно нам видеть девушку-бойца, которая неопрятно одета, курит, грубит. Высоко несите имя советской девушки, ее честь. Помните, счастье ваше, любовь – впереди. Они придут вместе с разгромом врага. А пока стойко переносите все трудности, выпавшие на вашу долю. Хочется вас, родные дочери, прижать к сердцу, согреть своей лаской. И это желание скоро исполнится. Час победы над врагом близок. Вы вернетесь в отчий дом, в родную, любящую вас семью».[8]

После поездки делегации в частях подтянулась дисциплина, повысилась и без того высокая исполнительность. Могли ли девушки без волнения слушать о своих матерях, братьях и сестрах, об их ударном и напряженном труде во имя победы. Каждое слово волнующих патриотических предложений письма доходил до каждого сердца зенитчиц, пулеметчиц, прожектористок, аэростатчиц. Особенно счастливы были члены делегации, которым удалось повидаться с родителями. Приехала на встречу и мама Сони, прослышав о делегации. Худенькая, она была еще меньше, чем раньше.

– Мама, ты такая маленькая стала.

– Это дочка не я маленькая стала, а ты большая. Ты действительно подросла. Настоящий солдат.

– А почему ты плачешь? Работа у меня не опасная. Я служу не на передовой.

– От радости, что удалось свидеться. Кто знает, когда еще придется.

– Может быть, за хорошую службу в отпуск отпустят.

– Старайся.

Они сидели, тесно прижавшись друг к другу. Соня чувствовала тепло этого родного тела, как в детстве, когда она еще маленькой девочкой любила сидеть у мамы на руках. А теперь мама была меньше ее, и ей так хотелось взять маму на руки.

– Милая ты моя, как мне тебя не хватает там, на фронте.

Она взяла руку матери и провела себе по волосам. Мама, угадав ее желание, стала гладить по голове. Под пальцами пересыпались шелковистые волосы, такие же мягкие, как и раньше.

– Вы только кажетесь солдатами, а на самом деле… какие же вы еще дети.

– Просто нас война выхватила из детства в свои объятия, а мне так не хватает твоих. Особенно, когда я отличусь, так хочется, чтобы ты меня погладила и похвалила, как всегда это делала. Даже правительственные награды не так желанны, как твое родительское такое дорогое и теплое слово.

– Девочка моя, пулеметчица ты моя, как же я молюсь денно о нощно, чтобы Господь уберег тебя, и ты выжила в этой войне, чтобы ты живая и здоровая вернулась в нашу Константиновку.

Дни пролетели быстро, и пришла пора расставаться. Мама ничего не говорила, только плакала и смотрела такими глазами, как будто бы прощалась навсегда. Соня успокаивала маму, не понимая ее тревоги. А материнское сердце, уже чувствовало беду, уже видело черное крыло судьбы, распростершееся над ее дочерью. Слезы градом катились из ее глаз, и она ничего не могла с собой поделать. Только в самый последний момент на прощание сказала:

– Береги тебя Господь, и перекрестила так, чтобы никто не увидел.

Это странное «Береги тебя Господь», она комсомолка и атеистка, потом часто повторяла в минуты опасности и долго еще ощущала тепло маминого тела. Ей часто снился тот пирон, на котором они прощались, плачущая мама и ее слова. Но в круговерти боев, отражения налетов, она стала понемногу удаляться от переживаний тех дней. Они опускались все ниже и ниже в самое сокровенное и потаенное место ее души, на самое донышко. Она все реже вспоминала, так взволновавшее ее прощание и странное поведение мамы.