После некоторых колебаний Хичкок согласился.

– А теперь, кадет Стоддард, еще раз изложите все, что сумеете вспомнить. Все до мельчайших подробностей, какими бы пустяковыми они вам ни казались.

По-видимому, кадету не хотелось расставаться с академией, и он поднапряг память. Мы узнали, что двадцать пятого октября Стоддард довольно поздно возвращался от кого-то из своих друзей. Как поздно? Спустя час после сигнала отбоя. Крадучись, он стал подниматься по лестнице Северной казармы и вдруг услышал, что ему навстречу кто-то спускается. Стоддард поначалу решил, что это сержант Локк, который дежурил в тот вечер. Кадет вжался в стену и с замиранием сердца слушал приближающиеся шаги… Беспокойство оказалось напрасным: то был всего-навсего Лерой Фрай.

– А как вы узнали, что это Фрай? – спросил я Стоддарда. – Насколько я понимаю, на лестнице было темно.

Стоддард ответил, что поначалу он не знал, кто идет. Но Фрай, спускаясь, задел за его плечо и довольно испуганным тоном спросил: «Кто это?»

«Лерой, это я», – ответил ему Стоддард.

«Джулиус? Скажи, офицеров нет поблизости?»

«Нет, все тихо», – успокоил его Стоддард.

Фрай пошел дальше, а Стоддард, не зная, что видит его в последний раз, отправился в комнату, лег и проспал до самой побудки.

– Это весьма полезные для нас подробности, – ободрил я кадета, который так и не мог совладать со своим вихляющим телом. – Может, вы припомните что-нибудь еще? Например, как выглядел кадет Фрай?

Стоддард ответил, что лестница освещалась единственным тусклым фонарем и он видел не лицо, а скорее силуэт Фрая.

– Скажите, а вы, случайно, ничего не заметили у него в руках? Допустим, моток веревки?

Кадет Стоддард замотал головой и снова повторил слова про темень на лестнице. И вдруг он хлопнул себя по лбу: оказывается, прежде чем расстаться, они с Фраем перебросились еще парой фраз.

Стоддард спросил его: «Куда это ты собрался в такую позжину?»

«По неотложному делу», – ответил ему Лерой Фрай.

По неотложному делу.

Случалось, кадетов припирало по большой нужде, и, чтобы не опорожнять утром ночные горшки, они выбегали из казарм и неслись к отхожим местам. Нарываясь на дежурного офицера, обычно говорили: «По неотложному делу». Офицер их пропускал, хотя нередко прерывал обход и дожидался их возвращения. Что же поразило Стоддарда в привычном ответе? Он сказал, что слово «неотложному», произнесенное с каким-то особенным нажимом.

Неотложное. Неотложное дело.

– И все-таки, кадет Стоддард, какие мысли у вас это вызвало?

Он не знал. Сказал лишь, что эти слова Фрай произнес полушепотом и довольно торопливо.

– То есть у вас сложилось впечатление, что Фрай куда-то торопится?

Стоддард неопределенно пожал плечами.

– Но его голос – каким он вам показался? Вялым или бодрым? – допытывался я.

Кадет ответил, что вполне бодрым. То есть Фрай вел себя, как любой другой кадет, решивший под покровом ночи куда-то улизнуть. Никаких признаков, что он собирается покончить с собой. Но разве самоубийцы непременно должны выглядеть мрачно и говорить надтреснутым голосом? Тот же Стоддард поведал нам, что у него был дядюшка, который однажды намылил себе щеки, насвистывая «Эй, Бетти Мартин»[37], а потом вдруг взял и полоснул бритвой по собственному горлу. Без всяких видимых причин.

Это все, что мы сумели узнать от кадета Джулиуса Стоддард а. Он ушел с тайным чувством гордости. Схожее чувство я заметил и у других кадетов. Они были рады поведать о своем знакомстве с Лероем Фраем. Нет, не потому, что он блистал успехами или отличался примерным поведением, а потому, что он был мертв.

Но у Стоддарда к гордости примешивалось что-то еще. Какая-то печаль. Причин ее я не знал, однако поделился своим наблюдением с Хичкоком.

– С чего вы это взяли, мистер Лэндор? – прямо, по-военному, спросил меня капитан.

– Думаю, мне подсказали плечи Стоддарда. Вспомните, как держались кадеты. Они отвечали на мои вопросы, но ни на минуту не забывали о вашем присутствии. В их позах ощущалась напряженность.

– Знакомое явление. Мы его зовем «экзаменационным горбом».

– Но стоило кадету почувствовать, что все расспросы позади, как напряженность снималась. Тело возвращалось в свое нормальное состояние, и плечи распрямлялись. Так было со всеми, кроме Стоддарда. Если вы заметили, он уходил ссутулившимся, с опущенными плечами.

Хичкок поднял на меня свои красивые карие глаза. Казалось, его губы вот-вот тронет улыбка. Но он произнес исключительно серьезным тоном:

– Может, позвать еще кого-нибудь для повторного опроса?

– Для повторного не надо, а вот с кадетом Лугборо, если не возражаете, я бы хотел поговорить.

Лугборо не входил в упомянутую дюжину. После обеда он отправился на занятия в класс философии и естествознания. Когда за Лугборо пришли, он стоял у доски. Еще не зная, куда его вызывают, кадет обрадовался и посчитал это избавлением, ниспосланным свыше. Думаю, его заблуждения развеялись, едва он переступил порог офицерской столовой и увидел коменданта. Хичкок сидел, как на экзамене, сложив перед собой руки. Интересно, что этот Лугборо подумал обо мне? Я же увидел перед собой довольно толстого парня с короткими ручками и пухлыми щечками. Блестящие, похожие на бусинки глазки были скорее обращены внутрь, чем во внешний мир. Родом Лугборо был из штата Делавэр.

– Кадет Лугборо, вы, кажется, некоторое время жили с покойным кадетом Фраем в одной комнате, – сказал я, поздоровавшись с ним.

– Да, сэр. Мы тогда оба были плебеями.

– И впоследствии между вами произошел разлад. Это так?

М-м-м… Я бы, сэр, не стал называть это разладом. Наши пути разошлись. Так будет правильнее.

– И что послужило причиной расхождения?

Кадет Лугборо наморщил лоб.

– Ничего особенного, сэр. Я бы сказал, это произошло… само собой.

Звонкий голос Хичкока заставил его вздрогнуть.

– Кадет Лугборо, если вам известны какие-то подробности относительно личности или поступков покойного Фрая, вы обязаны об этом рассказать. И немедленно.

Я даже посочувствовал стоявшему передо мной увальню. Если, как утверждал По, он и впрямь болтает без умолку, окрик капитана почти лишил его дара речи.

– Вот что я скажу, сэр, – наконец залепетал он. – С тех пор как я узнал о смерти Фрая, я без конца вспоминаю один случай. Он не выходит у меня из головы.