– Я прожил свою жизнь, Левинджер, я ее исчерпал…

– Ради него самого я надеюсь, что такого не случится, – отвечал мистер Левинджер несколько взволнованно. – Ибо скажу вам честно: я позволю вещам идти своим чередом. Эмма вступит во владение Рошемом либо в качестве леди Грейвз, либо – как мисс Левинджер, и вашему сыну придется выбирать, что он предпочтет.

– Да-да, все это я понимаю… Чего я не понимаю, Левинджер, это того, почему вы так отчаянно печетесь об этом браке? У Эммы могут быть куда более удачные избранники, чем мой Генри. Мы ведь старые друзья, и я должен сказать, что не сомневаюсь в вас, но… у вас есть какая-то тайная причина желать этого брака. Мне кажется – я знаю, вы простите меня за мое предположение, – что все ваши поступки и мысли имеют некое двойное дно. Вы никогда не были кем-то одним полностью, всегда присутствовала какая-то… оговорка. Когда вы казались совершенно дурным человеком – в вас сохранялась искра добра, теперь же, когда вы кажетесь едва ли не самым праведным в округе – в вас чувствуется какая-то тайна, что-то темное…

Мистер Левинджер улыбнулся и пожал плечами, нисколько не обидевшись на эти слова. То, что он воздержался от возражений, показало, насколько близки были эти двое стариков, насколько давно и хорошо они знали друг друга.

– У большинства людей есть куда больше причин желать чего-то, нежели те, о которых они заявляют открыто, Грейвз. Однако я понимаю, почему вы ищете мои скрытые мотивы – их так много, что они едва ли не очевидны. У меня в этом мире всего один друг – естественно, я хотел бы, чтобы моя дочь вышла за вашего сына, и по той же причине я желаю, чтобы ваша семья, в течение сотен лет жившая на этой земле, была спасена от разорения. Кроме того, Генри мне понравился более любого молодого человека, которого я встречал за долгие годы, и я знаю, что его Эмма полюбит и будет с ним счастлива – но выйди она замуж за кого-то другого, с ее непростым характером она может быть очень несчастна. Кроме того, этот выбор действительно был бы очень хорош. Ваш сын не разбогател – но зато преуспел в своей профессии, он наследник древнего имени и станет баронетом. Как вы знаете, моя карьера была полностью разрушена. Вероятнее всего, моя родная дочь никогда не узнает, кто я на самом деле, и то, что она внучка трактирщика из Брэдмута, всем только на руку. Я больше всего хочу полного забвения, и оно будет достигнуто, благодаря этому выгодному со всех сторон браку. Мной нужно пренебречь – и начать жизнь заново; Эмма должна занять такое положение, чтобы высоко и гордо держать голову, как и любая из окрестных дам, и я не думаю, что подобное желание можно назвать моими непомерными амбициями или чем-то неестественным. Да пусть это просто – мое заветное желание, и я хочу дожить до того часа, когда оно исполнится. Я назвал вам достаточно причин?

– Более чем, и все они вполне удовлетворительны. Но я все же думаю, что вы что-то скрываете. Что ж, это ваше дело, я же со своей стороны буду только рад, если ваше желание осуществится. Это был бы хороший брак, а недостатки можно найти во всем, это не беда. Ваша дочь – милая девушка, Левинджер, и очень хорошенькая, несмотря на то, что ее дедом был старый Уилл Джонсон. Теперь мне нужно идти – следует подбодрить моего будущего зятя.

Поднявшись с некоторым усилием, сэр Реджинальд вышел из библиотеки. Мистер Левинджер глядел ему вслед своими пронзительными темными глазами.

«Грейвз сдает, но он все еще проницателен, – думал он. – Как обычно, он затронул самое больное место. Интересно, что бы он сделал, если бы знал последнюю и главную причину, по которой я хочу, чтобы Эмма вышла замуж за его сына? Пожал бы плечами и промолчал, полагаю. У нищих нет выбора, банкротам не приходится быть особенно разборчивыми. Бедный старый друг! Мне искренне жаль его. Что ж, последние свои дни он проведет в мире, если у меня все получится – вернее, если Генри не выставит себя упрямым дураком, на что он, кажется, вполне способен…»

На следующее утро мистер Левинджер с дочерью отбыли к себе в Монкс Лодж, договорившись на прощанье, что Генри посетит их три недели спустя, 10 июня, поскольку эта дата устраивала все заинтересованные стороны.

Во вторник Генри уехал в Лондон на неделю, чтобы выхлопотать небольшую пенсию, на которую он имел право, и решить некоторые другие вопросы. Эта поездка не улучшила его настроения, поскольку во время визита в Адмиралтейство он впервые узнал, на каком хорошем счету он был, и какие надежды возлагались на его карьеру.

– Жаль, что вы решили оставить флот, капитан Грейвз, очень жаль! – сказал ему один из высших чинов. – Я всегда полагал, что однажды увижу вас адмиралом, если доживу до этого дня. У меня сохранилось несколько отличных отзывов напротив вашего имени. Однако теперь уж поздно говорить об этом, и я даже замечу, что в качестве баронета с приличным состоянием вам будет жить куда лучше, нежели болтаться по морям в железной посудине, ежедневно рискуя быть застреленным или утопленным. Впрочем, вы слишком хороши, чтобы вычеркивать вас из списков: вы должны баллотироваться в парламент и попытаться оказать флоту содействие в новом качестве.

– Клянусь вам, сэр, – с жаром отвечал Генри, – я предпочел бы быть капитаном канонерки, нежели баронетом с 20 тысячами дохода, хотя на последнее у меня все равно нет ни малейшего шанса. Однако мы не всегда вольны в своих желаниях – такова жизнь. До свидания!

Резко повернувшись на каблуках, он покинул кабинет, а высший чин с сожалением посмотрел ему вслед.

«Интересно, почему он уволился? Этот молодой человек был отличным моряком и действительно мог бы достичь высот. Семейные дела, я полагаю. Ну, с этим ничего не поделаешь – а на его место найдутся другие».

Генри вернулся в Рошем в подавленном настроении, и домашние дела не способствовали его улучшению. Помимо сожалений об оставлении военно-морского флота, на него навалились очередные финансовые проблемы, достигшие острой стадии, поскольку денег не хватало даже на повседневное содержание дома. Угнетало Генри и горестное выражение лица его матери, которая постоянно оплакивала покойного брата, переживала насчет грядущего банкротства семьи, а также беспокоилась за пошатнувшееся здоровье отца.

Кроме того – хотя здесь Генри знал, что он не совсем прав, – чрезвычайно раздражало его постоянное присутствие Эдуарда Милуорда, раздражало до такой степени, что он уже не мог его скрывать. Напрасно он пытался полюбить этого молодого человека или хотя бы сделать вид, что он ему приятен – все его усилия потерпели неудачу, и Генри чувствовал, что Эллен, отношения с которой остались хорошими, но перестали быть сердечными, возмущена его поведением. Со своей стороны, он возмущался не меньше – тем, как Эллен под разными предлогами, при помощи отговорок, полуправды и откровенной лжи скрывает от жениха истинное состояние дел в Рошеме.

– Жаль, что вы решили оставить флот, капитан Грейвз