Честно говоря, я ненавижу военную службу. Мой сосед в Нью-Йорке был капитаном ВВС, служил, кажется, в вертолетном полку. Он редко бывал дома, а когда появлялся – всегда отключал телефон. Помню, когда мы еще гонялись за мисс Маргарет Тревор, я услышал, как его пятилетний сын спросил, зачем он это делает? Сосед улыбнулся, усадил пацана на колено и сказал:

– Запомни, сынок, страшнее всего в этой жизни три вещи: обман, предательство и приказ.

Видимо, плохо запомнив первые два слова, мальчишка спросил, что такое «приказ». Отец громко расхохотался, а потом, вмиг став серьезным, ответил:

– Приказ – это когда ты не хочешь что-нибудь делать, а тебя принуждают к этому.

– Почему?

– Потому что ты не имеешь права не подчиниться, иначе тебя сурово накажут.

– Но зачем тебе подчиняться? Ты ведь взрослый.

– Я дал клятву, сынок, и на службе не принадлежу себе.

– И я, когда вырасту, тоже должен буду делать то, что мне скажут другие?

– Надеюсь, что нет. Я не хочу, чтобы ты стал военным…

Почему-то этот разговор, невольным свидетелем которого я стал, врезался мне в память. И вот теперь… Теперь я был уверен в одном: что бы не ждало меня впереди, я не должен поступаться своими принципами. Я освободился из одной клетки, очутившись в другой, пусть более просторной и светлой, но почему я не могу попытаться вырваться и из этой?..

– О чем это вы задумались, Хопкинс?

Я покосился на Джека, успевшего нацепить на переносицу тяжеловесные очки с толстыми линзами, и пожал плечами:

– Да так, ничего. Не каждый день на твоей трассе попадается столько крутых поворотов.

– А-а… Ну-ну, – хмыкнул Джек, вновь обращая свой взор к монитору. – Что ж, у вас не такое обширное досье, чтобы потратить на него кучу времени. Посему, перейдем к формальностям.

Он извлек из ящика стола лист бумаги и положил его передо мной. Это был стандартный бланк, в котором уведомлялось, что отныне такой-то (вместо фамилии значилось пустое место) принят на государственную службу в Центральное разведывательное управление Соединенных Штатов Америки в качестве штатного агента со всеми вытекающими отсюда последствиями. Признаться, последствия мне эти не понравились, но я благоразумно промолчал, внимательно дочитав бумагу до конца.

– Все понятно? – спросил Джек.

Я кивнул.

– Тогда распишитесь внизу и поставьте дату.

Он сунул мне под нос ручку, и я вывел на бумаге свою незамысловатую закорючку.

– Теперь подойдите сюда.

Я покорно встал и, обойдя стол, приблизился к Джеку почти вплотную. Его мясистый загривок так и призывал вцепиться в него зубами, но я вынужден был отказать себе в этом удовольствии. Пришлось ограничиться тем, что я просто заглянул Джеку через плечо и увидел, как он каллиграфическим почерком вносит в бланк мое имя.

«Канцелярская крыса, – подумал я. – Крыса и есть. Интересно, кто он таков? Начальник отдела по работе с кадрами? Хотя, какой там к черту начальник. Рядовой инспекторишко – не больше».

Джек тем временем кончил выводить буковки и, с удовлетворением оценив результат своей работы, крякнул от удовольствия. А может, у него просто в горле запершило, кто знает?

– Так. А теперь давайте сюда свои ладони, – сказал он, глядя на меня поверх очков.

Я повиновался, приложив ладони к электронному дактилосканеру. Через секунду мои отпечатки появились на экране дисплея. Вновь зашуршало считывающее устройство, а потом приятный женский голос произнес:

– Идентифицирован.

«Да, хороший здесь комп, – отметил я. – Восьмой „пентиум“, а, может, и повыше. И блок звукового диалога есть. Вещь не такая уж и распространенная, хотя и не столь редкая. Что ж, компьютерная техника развивается стремительно и, похоже, пределов этому развитию не существует. Взять, хотя бы, тот же виртал…»

Память щелчком выкинула из своих глубин образ Маргарет Тревор, и я поспешил отогнать от себя ненужные мысли.

Джек тем временем производил сканирование подписанного мною документа. Теперь он осядет в электронном архиве ЦРУ, и мне не изъять его оттуда при всем желании.

Что ж, доктор Фауст, ты продал свою душу за услады земные… Так возрадуйся!

Кажется, последнюю мысль я пробормотал вслух. Джек, косо глянув на меня, отключил сканер и сухо сказал, поднимаясь из-за стола:

– Вы знали, на что шли. Теперь возврата нет, и потому вам следует уяснить для себя одну вещь: вы не должны совершать необдуманных поступков, – помолчал и добавил: – Это в ваших же интересах.

А между строк я прочитал: «За тобой, парень, постоянно будут приглядывать, и не дай Бог, ты попытаешься взбрыкнуть».

– Я не пугаю, – продолжал Джек, – и даже не предупреждаю. Просто советую.

– Спасибо, – я шаркнул ножкой. – Премного благодарен, так сказать, за отеческую заботу.

– Ну-ну, – растянул рот в улыбке янки-мексиканец, – сейчас вам будет не до шуток.

Он подошел к той же двери, из которой появился сам двадцать минут назад, и, распахнув ее настежь, бросил:

– Теперь он ваш. Можете приниматься за дело.

– Даже так? – вздохнул я.

– И только так.

«Ну и ладно, – смирился я, – хорошая разминка еще никому не повредила. Тем более, что Стрэнк научил меня работать не только головой, но и кулаками».

Но я ошибся. В комнате, в которую я попал через несколько секунд, явно не собирались проверять прочность моих костей. Тем более, что молодая худосочная девчушка, облаченная в белоснежный халат, и убеленный сединами старик, хотя и выглядевший довольно бодро, при всем желании не смогли бы научить меня хорошим манерам при помощи манер нехороших. Да и, собственно, отчего я решил, что мне собираются вправлять мозги зуботычинами?..

Меня усадили в мягкое, удобное кресло, нацепили на голову какой-то шутовской колпак с множеством разноцветных проводов, а затем девчушка принялась лепить на мое бренное тело кучу всяческой дребедени, из которой, благодаря моей скромной эрудиции, я узнал лишь пневмограф, фиксирующий частоту дыхания; тонометр, измеряющий кровяное давление и потограф, определяющий степень потливости пальцев и ладоней. Кроме того, мою грудь опоясали какими-то трубками и, в довершение, прилепили где только можно добрую дюжину датчиков. Все это было подключено к компьютеру, при помощи которого собирались заглянуть в мою душу, ибо я, наконец, осознал, что передо мной находится полиграф или, как его принято называть в широких кругах, «детектор лжи».

И тогда я занервничал. Не знаю почему, но я занервничал. Мне нечего было скрывать, я и так был весь, как на ладони – рядовой эксперт-убийца без психических отклонений, но, в общем-то, по большому счету, чудак, возомнивший, что в его силах спасти мир…