Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бывало, чуть тронет рассвет розовыми лучами ее белые щеки, рисуя утренний румянец, проворно встает хозяюшка, тесто поставит, за скотиной приберет. Огородные дела поправит. Детей и мужа накормит. Сядет у окна ткать, прясть или вышивать.
Всех родных приветит, песню веселую заведет, путнику дорогу укажет да лепешек с собою подаст. На ее рукоделие вся округа заглядывалась. Заказы шли от самого правителя!
Крепко отстраивалось подворье. Множились отары. Росло богатство семьи.
Уважали Чубыша. Как оденет он расшитые золотом одежды, да как сядет на лощеного сытого скакуна – дивится народ ему, точно хану какому.
А пойдет Жасмин навестить родных, выделит Чубыш пятак денег да горсть сухарей на подарки.
– Да милый, спаси тебя Аллах, – согласится неперечливая жена, – все сделаю, как велишь.
А сама украдкой под солому для родных мужа и отрезов дорогих приготовит и корт свежий и перемячей…
– Это вам поклон от Чубыша, – передает дары родичам.
Не знал о том Чубыш. А знал бы, так помер от жадности.
– Поди снеси матушке бараньей шерсти, пусть на зиму что-то свяжет себе.
– Как скажешь, милый, так и будет, – соглашается Жасмин. Но в ночь не спит, не ест, а шерсть сама расчешет, выпрядет, да за утро, пока спит Чубыш, носки свяжет или шаль или жилет вышьет золотым узором. Да всем соседям приготовит хоть малый, но подарок.
В ответ на это и люди добры к семье. Кто передаст новые подковы, кто мед, кто теленочка.
Все семье достаток. Да мир. Да почет. А за ними и селение с селением дружат. Как хорошо!
Так прошла их жизнь. Так и дети на ноги поднялись. Так и внуки. И правнуки.
Стареть стал Чубыш. Приказал домашним дом свой продать. Лошадей продать. Всех овец продать. А на вырученные деньги богатый камень купить, где бы мастера лучшие со всей Булгарии вырезали ему диковинную лестницу до самого рая небесного.
Согласилась неперечливая Жасмин.
Долго трудились мастера. К сроку как раз поспели. В один день умер Чубыш, и Жасмин умерла. Похоронили их рядом.
На могиле Чубыша возвели высокий обелиск белого камня. А на могиле его жены простой холмик с деревянной дощечкой и именем Жасмин.
Опустило небо облака до земли. Поднялась душа Чубыша по белой каменной лестнице в Рай. Пред ним развернулись свитки его жизни. Увидел Чубыш, что Душа его за жизнь приготовила. И стало стыдно Чубышу. Так стыдно, что упал он к ногам Аллаха в позднем раскаянии, что он-то в раю, а жены рядом нет.
Смягчилось сердце Аллаха и позволил он слезе Чубыша упасть на могилу жены.
Дощечка в тот же миг проросла корешками в могилу, подняла из нее душу жены Чубыша. Увидела душа небеса, Аллаха и рядом с ним своего супруга и от радости расцвела душистыми белыми цветами.
Так много времени прошло с тех пор, что раскрошились могильные камни и в прах рассыпались.
А на земле то там, то здесь появляется деревце с цветами Жасмина. Чубышник, называют его в народе.
Это дерево слепой женской любви, позволяющей мужчинам жить в раю.
Лишь только первые теплые лучи коснулись мерзлой земли, она ожила и вздохнула. Зелеными сорняками полезла из Земли во все стороны бесшабашная Любовь.
Пришел дед на свой огород, всю Любовь повыдергал. Нечего баловаться! Пусть лучше вырастет что-нибудь полезное. И посадил картошку, капусту, морковку и другие овощи.
Каждый день дед приходил на огород и терпеливо полол щедрую на Любовь Землю. Земля же растила своих родных детей гораздо прилежнее, а инородные, насаженные насильно кочаны кормила скуповато.
Однажды дед занемог. Он так долго не вставал с постели, что уже не помнил, какой это был месяц, какой день и даже какой час. Он боялся, что уже не поднимется. Да только поднял его с постели тончайший аромат. Вышел дед на огород. И не узнал свои грядки.
На теплом летнем ветру колыхалась Любовь Земли алыми маками, разлеталась снежинками одуванчиков, румянилась Иван-чаем.
Вздохнул глубоко дед и, вместо того чтобы рассердиться, улыбнулся, покоренный такой напористостью:
– Нашла ж ты меня, окаянная!
И стал потихонечку Любовь выпалывать, чтоб не разрасталась зря.
Девчонки давно покинули родительское гнездо. И кормились на свободных хлебах. А орленок Грис никак не решался на это. Может быть, потому что сыновья больше любят своих матерей и им трудно оторваться от их тепла. Мать с отцом давненько утомились от воспитания. Орленок занимал слишком много места. Родители ютились рядом с обжитым гнездом бочком-бочком на холодных камнях. Да и кормить Гриса становилось накладно. Вот мать Кларисса и стала подпихивать его, подщипывать клювом, пытаясь сбросить со скалы. И с таким молчаливым упреком смотрела на птенца, что леденило душу. На что орел Кован вскрикнул как отрубил:
– Рано! Рано, мать! Успокойся!
И Кларисса успокоилась.
Но это не означало, что отторжение, появившееся в семье, исчезло. Напротив, оно, как вбитый клин, увеличивалось и ширилось и становилось порою просто невыносимым. А в один прекрасный день мать просто отказалась кормить Гриса. Она не принесла в гнездо ничего, кроме отчужденного взгляда. Кован бросил Грису мышонка, как подачку, и произнес:
– Ты должен понять, сынок, что у тебя есть крылья.
Но сын, кажется, не понимал…
Родители полетели за добычей, когда новое солнце, очень аппетитное на вид, теплым желтком рождалось из двух сросшихся сопок, похожих на чашу. Новое солнце рождалось каждый день. И не было в том для орленка-переростка ничего удивительного. Он знал, что, пролетев над гнездом, очередное небесное светило опустится с другой стороны, и его проглотят дальние горы с многочисленными мегалитами, похожими на зубы дракона. Зубы были разные. Некоторые острые, а некоторые затупившиеся, или вообще наполовину стертые. Наверное, солнцы были очень твердыми, и горам приходилась больно разгрызать их, чтобы проглотить…
Но не успело новое солнце проделать и трети обычного пути, как набежали тучки, ударились друг о дружку, разворчались, разгремелись, точно две дикие кошки, не поделившие территории. А потом разом вместе расплакались, обнявшись. Солнце вмешалось в потасовку и стало вытирать им слезки. А на небе появилась радуга.
Из груди Гриса вырвался непонятный звук, выражающий восторг и любопытство одновременно. Он захотел взглянуть на переливающийся мост поближе, и все его существо подалось вперед. Грис оттолкнулся и… не понял сразу, что остался без поддержки насиженного теплого места, еще вчера казавшегося совершенством. Он не смотрел вниз, а только вперед, он хотел приблизиться к небесной полуокружности. Но она удалялась. Орленок догонял радугу, пока не устал. Он вспомнил о гнезде, о вчерашнем напутствии отца. Он понял, наконец, что может управлять своим телом. И небывалая гордость заполнила его до краев, как жгучий напиток. От этой гордости зашумело в голове. Что-то бешено застучало в груди. И Грис приземлился на верхушку кедра. Немного передохнув, он снова устремился к радуге. Небесная арка то вспыхивала совсем ярко, то гасла. Орленок, перелетая с одной верхушки на другую, догонял ее.