Подобные разночтения обнаруживаются в отношении всех эпох и летоисчислений. Одни народы датируют события от начала мира, хотя ни один из них понятия не имеет, когда возник мир. Иудеи утверждают, что это произошло за 3750 лет до рождения Христа, а жители Константинополя относят знаменательный момент на 5509 лет раньше, и т. п. Так римляне вели свое летоисчисление с того самого года, когда был основан их город, правда, они не помнили, как и когда это произошло. А теперь вот арабы, которые начинают счет с Первого года, хотя никто в мире не может с точностью сказать, когда это было.

И все-таки мы об этом знаем больше, чем о начале своей собственной — новой — эры, потому что Первый год у арабов был на несколько сотен позже, чем наш. Чем дальше мы уходим в своих исторических изысканиях в прошлое, тем больше там неясностей. Как следствие, мы не удивляемся, прочитав в некоторых книгах, что арабский Первый год отсчитывается с 16 июля 622 года после Рождества Христова, а в других — с 20 июня.

Предполагают, что его начало приходится на десятый, тринадцатый или пятнадцатый год после того, как архангел Джабраил столь чудесным образом приказал Мухаммеду читать удивительные письмена, которые держал перед его глазами.

Сложность еще и в том, что арабы не обозначают месяцы года теми же названиями, что и мы; к тому же продолжительность их месяцев иная; так что годы у них неодинаковые, и, чтобы проверить даты, требовался сложный и путаный пересчет. Но такую работу все же проделал один известный французский ученый, превосходно разбиравшийся в данном вопросе, так что нам остается признать и согласиться, что 19 апреля 622 г. н. э. Мухаммед сказал своим ученикам: «Бегите!», а 20 июня того же года Абу- Бекр нашел Мухаммеду убежище в горной пещере. Правда, доктор Август Мюллер считает, что это происходило в сентябре.

Затерянная в горах, труднодоступная пещера не могла, тем не менее, оставаться надежным прибежищем для двоих мужчин, ибо поиски велись активно. Однажды лазутчики подошли к самому входу, и пророк с сотоварищем слышали уже их голоса. Согласно легенде, Аллах приказал дереву чудесным образом вырасти у входа в пещеру. Паук сплел свою тонкую паутину, а дикая горлинка, мгновенно сплетя гнездо, отложила в нем яйца. Искавшие увидели паутину и решили, что конечно же никто не пользовался этим чересчур малым лазом, да еще и прикрытым тончайшей занавесью, к которой явно никто не прикасался, иначе бы она разорвалась. И опасность отступила.

Три дня оставались в своем убежище двое. Пастух, пасший стада Абу-Бекра, каждый вечер приводил несколько коз, чтобы напоить их молоком, тогда как его сын приносил еду, которую стряпала сестра. Сын еще следил за передвижениями в Мекке, и вместе с пищей приносил новости обо всем происходившем. Наконец он сообщил, что в городе все спокойно, и там поверили, будто пророк с самого начала поскакал во всю мочь, так что догонять его не имеет никакого смысла.

Наконец беглецы рискнули выйти из своей норы. Были приведены два верблюда, которые паслись высоко, чуть ли не у самой вершины горы, словно они отбились от хозяев. Послушная дочь собрала в дорогу еще еды, и Мухаммед с Абу-Бекром, оседлав верблюдов, стали спускаться с горы. Достигнув долины, они не воспользовались обычной дорогой, но заспешили в западном направлении, к Красному морю, и вскоре догнали караван, ехавший в Сирию, — маршрутом, который Мухаммеду был когда-то знаком.

Вечером они отъехали довольно далеко, и когда с облегчением подумали, что на таком расстоянии они уже вне опасности, вдали показалась фигура преследователя. Его неудержимо влек к себе пророк, заметный на фоне заходящего солнца. При виде его, Абу-Бекр воскликнул: «Я пропал!» Мухаммед же, напротив, произнес: «Аллах защитит нас».

Зловещий всадник вскоре догнал караван, с косматыми развевающимися на ветру волосами, похожий на Исава, отчего он казался еще страшнее. И тут его боевой скакун споткнулся и сбросил седока в пыль, прямо под ноги пророку! Мухаммед не упустил возможности красноречиво обратиться к поверженному в прах, и тот, осознав, что небеса и в самом деле вмешались, воскликнул: «Постой! Послушай! Тебе нечего бояться!»

«Что ты хочешь сказать?» — осведомился Абу-Бекр.

«Мне нужно письменное свидетельство от Мухаммеда, подтверждающее, что я вступаю в ряды его последователей».

В то же мгновение слова были начертаны Абу-Бекром на обломке кости, и пророк снова тронулся в путь. Пока он и его спутник медленно продвигались вперед, иногда вдоль самого берега моря, у них было время подумать о тех, кто остался. «Как там Айша?». «А что сделают Курайшиты с Али, когда выяснится, что он знал о бегстве пророка?», «Что с Фатимой и невредимы ли другие дочери пророка?»

Они могли положиться только на волю Аллаха, который мог склонить сердца соплеменников не наносить обиду беспомощным и слабым. Долгое время не было никакой возможности получить какие бы то ни было сведения о них, ни в дороге, ни по завершении пути. Встречные, тем не менее, принесли в Мекку известие о том, что пророк избрал Медину в качестве своего убежища. Что касается Али, то ему не досаждали, и через несколько дней он и сам направился в Медину. Ни жены, ни дочери пророка не пострадали от ненависти, которую мекканцы издавна испытывали к Мухаммеду.

В пути встречались пророку и жители Медины, и он был рад хорошим новостям от своих последователей, которые, как ему передавали путники, с нетерпением ждали его прибытия. В должный срок путешественники повернули на восток, оставив морское побережье позади, и направились в сторону гор, заслонявших собой бесплодные равнины близ Медины. Здесь их взоры могли созерцать один лишь нелюдимый гранит. Дорога вела вверх. Летнее солнце палило изо всех сил, идти было нестерпимо тяжело, как людям, так и животным. Один из верблюдов не выдержал тягот пути. Как тут не вспомнить поэтические строки?

Медина расположена на высоте трех тысяч футов над уровнем моря, разительно отличаясь от Мекки. Вместо тесной, бесплодной долины ее украшают прекрасные сады, пышная зелень. По равнине течет река в окружении зеленых полей — свидетельство щедрой благодарности, которую природа воздает земледельцам за их труд. Из всех достопримечательных мест взор особенно притягивает пригород Коба, в двух милях на юг от города, и всё это расстояние — сплошные сады, бесконечно радующие глаз. И на все это великолепие Мухаммед взглянул с верхней точки своего трудного восхождения. Может быть, его восторг объяснялся сладостными, но смутными воспоминаниями о том, как вместе со своей матерью Аминой он приезжал сюда погостить у родственников, что ей — увы! — стоило жизни! Странная смесь радостных и скорбных одновременно мыслей, наверняка, промелькнула в его голове, да и сомнения по поводу приема жителями Медины не покидали Мухаммеда, несмотря на все заверения в их дружеском расположении.