В 1901 году, когда Честер Нимиц поступил в Военно-морскую академию, военный флот США находился на подъеме. Позабыв о флоте почти на два десятилетия, Конгресс в 1880-х годах принял решение о постройке нового флота паровых броненосцев, который в 1898 г. заслужил восторженную оценку американской нации, одержав сокрушительные победы в филиппинских и кубинских водах. На рубеже веков книги Мэхэна о влиянии морской мощи и их империалистические профлотские идеи стали известны американской общественности благодаря выступлениям президента Теодора Рузвельта, старого друга и ученика Мэхэна… С 1898 по 1916 год Конгресс санкционировал постройку как минимум одного линкора в год — единственным исключением стал 1901 год, и то только из-за перегрузки верфей. Кроме того, Конгресс распорядился заменить разваливающиеся кирпичные корпуса Военно-морской академии, большинство из которых было построено еще перед

Гражданской войной, на новые здания из гранита и серого кирпича в стиле французского Возрождения. А казармы курсантов, построенные адмиралом Дэвидом Диксоном Портером, суперинтендантом академии еще в конце 1860-х, сменил похожий на дворец Бенкрофт-Холл, самое большое спальное помещение в мире.

Именно в этой пьянящей атмосфере и начал свою флотскую карьеру Честер Нимиц. Его курс, насчитывающий 131 курсанта, был одним из самых больших в истории академии, начиная с ее основания в 1845 году. Увеличенный набор должен был ликвидировать нехватку морских офицеров, проявившуюся в ходе испано-американской войны, и обеспечить командирами постоянно растущий флот Теодора Рузвельта. До завершения строительства Бенкрофт-Холла в академии не хватало комнат для такого количества новичков. В результате Честеру и многим его однокурсникам пришлось ночевать во временной деревянной пристройке, где трудно поддерживать чистоту, где не хватало умывальников и душевых, где было жарко летом и холодно зимой.

Чтобы завершить среднее образование, Честер снова стал жить по уже привычному расписанию — вставал в 4:30 утра и учился до подъема. Его сосед по комнате, Альберт Черч из Айдахо, последовал его примеру, и их усердие было отмечено высокими оценками. Однако в середине первого семестра Честер столкнулся с серьезным препятствием. Как-то днем, вспотев после полевых занятий, он стоял в жилой пристройке, где гуляли сквозняки, дожидаясь своей очереди в душевую, и его просквозило. В результате проявилась его основная физическая слабость: он слег от пневмонии и провел месяц в госпитале, пропустив из-за этого футбольный матч между армейскими и флотскими курсантами и сильно отстав в учебе.

Чтобы наверстать упущенное время, ему потребовались немалые усилия. Он пропустил часть базового курса французского языка. Лекции по математике предполагали знания геометрии и логарифмов, которые у Честера были близки к нулевым. В течение определенного времени французский все еще вызывал у Честера затруднения, зато он обладал логическим типом мышления, легко впитывающим математику. Вызванный однажды к доске, чтобы решить алгебраическую задачу, он удивил преподавателя выдав правильный ответ — но не по методу, приведенному в учебнике, а изобретенному самостоятельно.

К концу 1901 г. Нимиц догнал Черча и снова стал почти лидером по успеваемости в своей группе. Тогда кто-то из их одноклассников, вероятно, по совету преподавателей, предложил Нимицу и Черчу разделиться и взять в соседи по комнате курсантов «с меньшей академической успеваемостью». Они неохотно согласились, и Честер выбрал Джона Самптера из Кентукки. Нимиц и Черч заставили своих новых соседей перенять привычку учиться с утра пораньше и тем самым успешно помогали им сдавать все экзамены до конца учебного года.

Военно-морская академия, где учился Нимиц, была в некоторых отношениях преднамеренно суровой, ибо одной из ее функций — которую некоторые офицеры считали важнейшей — было безжалостное отсеивание непригодных. Новички находились «в услужении» у кадетов старших курсов, которое (когда держалось в рамках) сводилось к мягким подначкам без физического контакта, зато обильно сдабривалось крепкими словечками и обременительными правилами, рассчитанными на запугивание слабодушных. Честер Нимиц, которого курсанты прозвали Нэчью или Нэтти, освоил всю эту программу без напряжения[18]. Он воспринимал подначки настолько добродушно, что старшекурсники потеряли к нему всякий интерес.

Метод обучения в академии заставлял курсантов полагаться только на собственные силы и возможности. Почти ежедневно им устраивали контрольные по материалу без его предварительного объяснения или комментариев… Как только старший группы формально представлял ее преподавателю в начале лекции, тот с большой долей вероятности мог сказать: «Господа, тяните листочки и приготовьте доски». Бумажные листочки содержали задания, на которые курсанты должны были либо ответить, либо решить или перевести, записав ответ на грифельных досках. И лишь затем, когда преподаватель обходил класс, исправляя, оценивая и. комментируя ответы, он давал какие-либо пояснения.

Месяцы подготовки к вступительным экзаменам в академию сделали Честера достаточно самостоятельным, чтобы не прибегать к помощи учебников. Не все его одногруппники были столь удачливы. Курсант Джордж В. Стюарт из Вирджинии пожаловался Нимицу, что преподаватели так ничему его и не научили.

— Я мог бы учиться гораздо лучше, Нэтти, — сказал он, — если бы они хоть что-нибудь объясняли и показывали.

— Само собой, ничего они объяснять не станут, — ответил Нэтти, одобрявший академические методы отсеивания, заставлявшие курсантов учиться самостоятельно. — Ведь ты здесь для того, чтобы учиться и работать на себя.

Никто не проявлял большего интереса к успехам Честера в академии, чем его дедушка Нимиц. Свое письмо из Фридрихсбурга от 19 февраля 1902 г. старый владелец гостиницы начал так: