Итак, где-то в первой половине 1450-х годов отшельническое житие Тихона перешло в следующую логическую фазу: этап строительства монастыря. Надо думать, Василий Ярославич исполнил обещание и помог – деньгами, плотниками, снабдил новопостроенную церковь в честь Успения Богоматери богослужебной утварью, иконами и прочим необходимым. Обитель обзавелась настоящими кельями для насельников, отгородилась от леса тыном. Источник преподобного Тихона оборудовали в колодезь.

Но покровителем нового монастыря Василий Ярославич пробыл недолго. В 1456 году великий князь Московский Василий II наложил на него за какую-то провинность опалу, лишил всех уделов и отправил в ссылку, где тот и умер. Вот откуда эта дата, не позднее которой преподобный Тихон создал свою обитель, начал ее строить и благоустраивать, сделался в ней игуменом и ввел строгий монашеский устав.

Неизвестно, имел ли Тихон сан иеромонаха, то есть монаха-священника, когда покидал Чудов монастырь. Но если не имел, то для поставления во иереи – а это необходимо для звания монастырского настоятеля – ему потребовалось на какое-то время вернуться в Москву и предстать перед правящим архиереем, митрополитом Московским и всея Руси Ионой. Владыка должен был дать свое дозволение на возведение Тихона в священный сан и разрешающую грамоту на основание монастыря.

Серпуховско-Боровский удел после опалы князя Василия Ярославича вошел в состав Московского княжества. Но отдаленность Тихоновой пустыни, стоявшей на литовском рубеже, ее не особенно распространившаяся еще слава не принесли в те годы монастырю покровительства московских государей, Василия II и его сына Ивана III. О щедрости великих князей в адрес Тихоновой обители, об их вкладах в монастырь или земельных пожалованиях на то время монастырское предание ничего не сообщает.

Скорее всего, подобно многим другим монастырям, основанным святыми подвижниками и при их жизни не принимавшим от сильных мира сего никаких богатых даров и вкладов, Тихонова пустынь жила в те годы трудами своих иноков. Братия питалась с огородов да съестными приношениями мирян-богомольцев. Суровое воздержание во всем, что касалось телесных нужд, претерпевалось через молитвы, укреплявшие дух.

* * *

Грянули события 1480 года. О том, что ордынский хан Ахмат, давно точивший зуб на Москву за невыплату дани, собирается двинуть свои полчища на Русь, стало известно в конце зимы. Весной же слухи подтвердились и конкретизировались. Хан не просто хотел наказать великого князя Московского за неподчинение и забрать причитающееся Орде русское серебро, но вообразил себя вторым Батыем. Он намеревался идти заново пленять Русь, разорять и жечь русские города, убивать, насиловать, обезлюживать землю, приводить к покорству все «православное христьянство». Как сообщает Московский летописный свод, «злоименитый царь Ахмат… похваляся разорити святые церкви и все православие пленити, и самого великого князя, яко же при Батые бяше».

До Тихоновой пустыни мрачные слухи эти, вероятно, тоже доходили вместе с богомольниками, посещавшими монастырь, жителями Калужской округи. Летом появились известия, что великий князь Иван отправил полки на «берег», на окское порубежье, в Серпухов и Тарусу, и сам с резервным войском встал в Коломне. И что митрополит Геронтий повелел перенести из Владимира в Москву чудотворную Владимирскую икону Божией Матери, не раз спасавшую русские земли от врага, – чтобы молиться перед ней всем миром. В начале же осени вести для братии Тихонова монастыря стали еще тревожнее. Ордынское войско, прощупывая русскую оборону вдоль Оки, сдвигалось на запад, к Калуге и устью Угры. Фронт грядущих военных действий грозно приближался к обители. А в случае, если русские полки не удержали бы натиск татарской конницы, нашествие Ахмата стерло бы монастырь с лица земли вместе с его насельниками.

Можно представить, как некоторые из братии предлагали игумену Тихону, собрав священную утварь и образа, уйти на время в иные места, поберечься, переждать грозу. Может быть, кто-то вспомнил подобную же историю из недавнего прошлого, связанную с монахами Троице-Сергиева монастыря. В 1408 году при набеге темника Едигея на Русь троицкому игумену явился в видении сам святой Сергий и повелел всем уходить. Татары тогда сожгли пустую обитель, братия же спаслась и вернулась потом на пепелище. Тихон Калужский, несомненно, должен был знать о тех событиях от чудовских монахов.

Но если такие осторожные и предусмотрительные иноки и нашлись в его пустыни, то Тихон проводить «эвакуацию» не стал. Вот как это могло происходить: настоятель собрал всю братию и кротко говорил с ними. Говорил о том, что милость Господня крепка и оборонит их, а Матерь Божья укроет обитель своим омофором. Что нельзя малодушествовать, а надо облачиться в броню веры, вооружиться мечом молитвы, усилить телесные подвиги и сугубо очищать душу от скверны. Но если кто чувствует, что слаб духом и не сумеет выстоять в посланных испытаниях, тот пускай идет с миром и где-нибудь укроется. Никто косо на таковых смотреть не будет, а после, когда всё закончится, их с любовью вновь примут в обители.

Братия верила и доверяла своему учителю целиком и полностью. О его прозорливости знали. Догадывались, что своим провидческим внутренним зрением он видит многое, недоступное прочим. И если Тихон говорит, что Господь защитит и спасет, то так оно и будет.

Меж тем в начале октября татарская орда объявилась на том берегу Угры. Ее уже сторожили русские полки, расставленные вдоль реки на многие версты от устья на запад по течению – в местах, где были броды и «перелазы». О том, где состоялось четырехдневное сражение основных сил татар и русских, историки спорили, да и до сих пор не сошлись в едином мнении. Могло оно произойти поблизости от устья Угры, могло немного дальше. Ныне многие склоняются к версии, что главный бой был на Залидовских лугах, там, где сейчас село Дворцы, в трех километрах южнее Тихоновой пустыни.

Ахмат, придя к Угре, сходу бросил свое войско в наступление через реку. Четыре дня татары бились с русскими и потерпели поражение. Речная граница была удержана московской ратью.

Тихонов монастырь оказался в ближайшем тылу грохочущего, пылающего фронта. Что делали в это время иноки во главе со своим настоятелем? Не принимать участия в схватке, в которой решалась ни много ни мало судьба Руси, они не могли. Но оружие монаха – молитва, постничество, и подвиги его – духовные, в брани не против людей, а против греха. Подспорье для этой брани – ограничение себя в еде, питье и сне, в согревании тела и любых физических удобствах. Надо думать, и сам Тихон, и по его примеру братия монастыря усугубили это свое духовное делание, когда поблизости, над рекой, свистели с обеих сторон стрелы и гремели русские пищали, металл входил в человечью плоть, дым от выстрелов заволакивал тонущих в воде татар и падающих наземь сраженных русских ратников. Нет сомнений, что Тихоновы иноки взяли на себя в те дни и недели «повышенные обязательства», усиленную нагрузку в предстоянии перед Богом и вымаливании победы над врагом.

Но кроме этого насельникам монастыря находилось немало дела в русском стане. Точнее, в станах, разнесенных вдоль реки на десяток-другой километров. Духовное окормление воинов-христиан в условиях полевых сражений, укрепление их духа молебнами, исповедью и причастием – предмет жизненно важный. Проливать кровь, защищая свою землю и свой народ, отдавать Богу душу за други своя – в чем, по Евангелию, заключается высшая степень христианской любви – легче с сознанием, что совесть твоя чиста и греха на душе никакого нет.

Тихон и те из монахов, кто также имел священный сан, усердно исполняли свой долг. Служили молебны, исповедовали, причащали живых и умиравших от ран, отпевали погибших. Хотя одна из летописей оптимистично сообщает, что потерь в русском войске не было: «Наши стрелами и пищальми многих побиша, а их стрелы межю наших падаху и никого же уязвляху» – это, должно быть, приукрашение. Были и раненые, и убитые. Монахи приняли на себя попечение об их душах, а быть может, оказывали и лекарскую помощь.

На диораме художника Павла Рыженко в церковно-музейном комплексе «Великое Стояние на Угре», что в селе Дворцы на берегу Угры, есть изображение нескольких монахов в стане русских ратников. На переднем плане один из них склонился над раненым. Другой обходит лагерь с кадилом. На дальнем плане монах с нимбом святого – сам Тихон – благословляет Евангелием выстроившихся воинов. Остальные заняты на хозяйственно-бытовых работах – носят воду и т. п. Это – концентрированный образ того монашеского «стояния на Угре», которое выпало братии Тихоновой обители.

* * *

Отгремела