– Волнуюсь, конечно. Но мне не страшно. Он у меня вполне самостоятельный. У него просто другого варианта поведения нет, кроме как быть самостоятельным.

– Класс! Ты слышал? – то ли возмущаясь, то ли, наоборот, восхищаясь ответом, проговорила у нее за спиной Лара. – Вот она, правда жизни, Сёма! У него просто другого варианта поведения нет…

Она задумчиво опрокинула в себя остатки кофе из чашки, потом со вздохом поднялась с дивана, мотнула головой в сторону своего кабинета:

– Пойдем, Сёма, у нас работы невпроворот. Расслабились вы тут без меня. Смотри, никого в офисе до сих пор нет!

– Так без пяти еще… Придут, куда денутся. Иногда и расслабиться надо.

Действительно, с приездом Лары офисная жизнь оживилась, забила рабочим ключом, на лицах все чаще замелькало выражение испуганной озабоченности, и Диля даже видела один раз, как, спрятавшись в холле за пальмой, горько всхлипывала и утирала дрожащими пальчиками слезы бухгалтерша Наташа. Даже рыбы в аквариуме, казалось, оживились, таращились удивленно и презрительно сквозь стекло. Неделя пробежала как один день. И хотя особенно важных, определяющих течение офисной жизни обязанностей у Дили не было, к вечеру набиралось на плечи порядочное бремя суетливой усталости, и лип к душе мелочный тревожный страх, что не успела, забыла, упустила чего-нибудь, и это «чего-нибудь» выплывет неожиданной проблемой на следующее утро. Что делать – у страха глаза велики. Особенно они велики у страха неустроенности, когда не имеешь права даже на маленькую ошибку. Она мерещится тебе везде, эта ошибка, и потому ждешь хоть чьей-нибудь, хоть самой маленькой, но все-таки похвалы за свои старания. Так рабочая лошадка ждет, когда сердобольный хозяин небрежно, но одобрительно хлопнет ее по крупу, чтобы исполниться новыми силами для работы.

Никто из офисных сотрудников Дилиных стараний не замечал. Принимали как должное. Лишь однажды бухгалтерша Наташа, увидев, как Диля тащит из магазина несколько пачек бумаги, проговорила довольно равнодушно:

– Ты бы машину взяла, зачем на себе все прешь?

Диля только улыбнулась ей в ответ, но возражать не стала. А зачем? Эта Наташа и сама прекрасно знает, что офисная машина никогда не бывает свободной. А бумага – не дай бог если кончится! Так что лучше ее «переть на себе» от греха подальше.

Тот день тоже ничем особенным от других не отличался. С утра все позавтракали, разбрелись по кабинетам, потом заспорили о чем-то на повышенных тонах Лара с Семеном Максимовичем – слышно было из-за закрытой двери. Вернее, это Лара говорила с претензией в голосе, а «самый генеральный из генеральных», как шутливо отзывались о директоре сотрудники, скорее оправдывался, чем спорил. Потом Лара ушла к себе, но вскоре выскочила, будто ее кипятком ошпарили, столкнулась с выходящим из своего кабинета Семеном Максимовичем:

– Сёма, мне надо уехать! Срочно!

– Куда? – отпрянул он от нее испуганно.

– Куда, куда! В Калининград! Отцу опять плохо, соседка сейчас позвонила! Он в реанимации!

– О господи, Лара… Поезжай, конечно!

– Да легко говорить – поезжай! У меня же няньки нет! С кем я Машку оставлю? С завтрашнего дня садик закрывается – у них ветрянка. Карантин, понимаешь? И Гришки в городе нет, как назло, он в командировке. Сволота Антоновна… то есть свекруха моя бывшая только что мне с удовольствием об этом по телефону сообщила. Что делать, Сём?

– Так с Софьей Антоновной и оставь, чего ты! Это она для тебя сволота, а для Машки родная бабушка!

– Ну, это уж нет! Да и не останется она, и просить бесполезно… С собой Машку везти? А куда ее там девать? Я у отца в больнице все время буду, а она где?

Лара беспомощно развела руки в стороны, завертела головой, с трудом сглатывая тяжелые слезы. Совсем не походила она в эту минуту на лощёную американскую певицу. На растерянную девчонку походила, к которой хочется кинуться со всех ног, приласкать, погладить по голове. Диля даже едва уловимое движение навстречу ей сделала, дернулась чуть, будто и впрямь собиралась все это в натуральном виде произвести. Пожалеть, по голове погладить. Или предложить свою помощь, например. Может, у нее в эту минуту и взгляд был такой – сочувствующий и ко всякой помощи располагающий. Не зря же Лара за него глазами зацепилась, шагнула навстречу молча, уставилась вопросительно. Наверное, надо было сказать ей что-то, вслух проговорить в порыве сочувствия, да Диля робела. Так и не решилась ни на что, пока не услышала тихое Ларино:

– Дин, может, ты…

– Ой, да конечно! Конечно, я посижу с девочкой! Вы езжайте, там отец все-таки! – с готовностью рванула к ней Диля, протягивая руки и краем глаза наблюдая, как поползли вверх от удивления брови Семена Максимовича.

– Лар, ты что? Она же… – тихо тронул он за плечо Лару и тут же осекся, будто и сам не знал, что стояло за этим «она же». А что он мог сказать, собственно? Что Лара ее, Дилю, совсем не знает? Что она мигрантка-гастарбайтерша и вроде как женщина второго сорта? Хорошо, хоть вслух все это не проговорил…

– Едем, Дина! – решительно сбросила с плеча его руку Лара. – Сначала в сад за моей Машкой, потом за твоим… как, кстати, зовут твоего сына, я забыла?

– Алишер. Алька. Только… Только у нас же еще собака! Нам Ирина Григорьевна свою собаку оставила!

– Да знаю я эту собаку! Там не собака, а недоразумение. Поехали, Дина! Мне надо на вечерний рейс успеть! Сначала в сад, потом за твоим сыном, потом ко мне… Поехали!

Уже садясь в Ларину приземистую серебристую иномарку, Диля вдруг подумала мельком – вот же несет ее куда-то судьба! Ни вздохнуть, ни подумать, ни опомниться не дает. Картинка жизни крутится калейдоскопом, успевай только из кадра в кадр перепрыгивать. Лара, будто почувствовав ее смятение, глянула сбоку, проговорила тихо:

– Не трусь, Дина. Конечно, моя Машка далеко не подарок, но ты сразу строгий тон с ней возьми, чтоб слушалась. А дома у меня сама разберешься, что к чему. В холодильнике вроде еда есть… Денег я тебе оставлю.

– А… надолго ты уезжаешь?

– Не знаю. Даже примерно сказать не могу. Может, на три дня, может, на неделю. А то и больше. А ты с этой… с детской ветрянкой управляться умеешь? У тебя сын болел?

– Да. Болел. Да там ничего особенного – надо прыщики зеленкой вовремя прижигать, и все.

– Ну, это как сказать… Мою Машку попробуй прижги! Такую истерику закатит, что будь здоров. Только если в сонном состоянии… Да сейчас сама увидишь мое чудо, уже к саду подъезжаем…

За окном мелькал дачный богатый пригород, окутанный дождевой хмарью, мокрые кирпичные коттеджи надменно проглядывали терракотой сквозь реденькие сосновые перелески. Около одного из таких коттеджей Лара остановила машину, вышла, бросив Диле коротко:

– Ты не ходи со мной. Посиди пока. Я скоро.

Диля торопливо открыла сумочку, сунулась к зеркальцу, осмотрела себя критически, будто предстояло ей знакомство с интересным мужчиной, а не с маленькой капризной девочкой. Даже губы слегка подмазала. Потом улыбнулась нервно – вот же идиотка… Достав салфетку, тщательно стерла помаду, бросила зеркальце обратно в сумку. И приказала себе успокоиться.