Штребель продолжал рваться и вопить. Адмонкарсель кивнул охраннику, тот опустил на голову придурка древко секиры. Штребель свалился снопом, его подхватили под руки и поволокли, Маэлсехнайли видел две полосы в пыли, которые оставляли ноги жреца. Затем бывшего гросса пихнули в спину, и Маэлсехнайли потрусил между двумя стражами, намотавшими на кулаки ремни. Из носа пошла кровь, вновь налетели мухи.

— Это тебе не на троне сидеть, — рявкнул идущий сзади Йель-бан-Тук-унд-цу-Плах. — Насиделся… задница! Из-за тебя все!

Сволочь. Сволочь, которая хотела стать вождем, но Маэлсехнайли знал, как говорить с теми, кто хотел покинуть Петрию, а этот дундук — нет! Зато теперь раздулся. Тропинка пошла вверх, они лезли на какой-то холм, один из проклятых холмов, по которым скачут на своих зверюгах переростки. Маэлсехнайли чувствовал их присутствие, они были все ближе и ближе, отвратительно завизжала верховая тварь, раздался мерзкий гогот, что-то зазвенело, и его швырнули на колени. Он не мог разглядеть, что творится за его спиной, а перед глазами бывшего гросса были белые лошадиные ноги. Ноги стояли неподвижно, Маэлсехнайли видел прилипшую к блестящей шерсти сухую травинку и темное пятнышко чуть ниже колена, затем ноги отступили и сверху раздался голос. Человек заговорил на своем наречии, и Йель-бан-Тук-унд-цу-Плах ответил. Мерзавец… Мерзавец, предатель, позор Гор…

Маэлсехнайли не удержался и глянул вверх, уже зная, что столкнется взглядом с жуткими зелеными глазами.

Джеральд терпеть не мог говорить с пешими, сидя в седле. Еще меньше он любил, когда под копытами его коня кто-то валялся, хоть бы и пленный. Уайтсоррей тоже не был в восторге, когда ему под ноги швырнули связанного гнома: кони недомерков недолюбливали, Джеральд полагал потому, что от них как-то не так пахло. Теперь же, как следует провялившись в доспехах на сумасшедшем предосеннем солнце, гномы стали серьезным испытанием даже для слабых людских носов. Де Райнор заставил Уайтсоррея отступить, стараясь не глядеть на недомерков в серебристых кольчугах, судя по всему, начальников сдававшейся сволочи. Бывших.

Молчание затягивалось. Гномы смотрели на предводителя людей, а предводителем был он, Джеральд де Райнор. Он и еще Дева, но Дева молчала. Золотому Герцогу мучительно хотелось оглянуться, чтоб убедиться — его рыцари и Дженни тут, никуда не делись, а бородатые уродцы, словно вылезшие из дурного сна или из кривых зеркал, просто побежденные враги. Увы, победители не оборачиваются. Победители возвышаются в седлах и смотрят на поверженных врагов сверху вниз, и Джеральд возвышался и смотрел, тем паче он еще не видел подгорных жителей так близко. Бои не в счет, в бою перед тобой ощетинившийся чудовищными секирами строй, потом строй рассыпается на фигуры без лиц, у которых на всех одно имя — Враг. Имена и лица враги обретают после победы.

Уайтсоррей переступил с ноги на ногу и передернул ушами. Устал стоять, все устали. Джеральд перехватил поудобней поводья, готовясь к неизбежному. Познание Золотого Герцога в гномьем не пошло дальше десятка зазубренных с помощью Дженни фраз, но победитель не обязан говорить на языке побежденного.

— Война окончена, — Джеральд постарался не выдавать охватившего его отвращения, — вы проиграли. Вы напали вероломно и принесли Олбарии неисчислимые бедствия, и вы за них заплатите в полной мере.

Пятеро бородачей в роскошных кольчугах, поверх которых болтались всяческие цацки, захлопали глазами, но шестой мерзавец, как оказалось, знал олбарийский. Гадина…

— Мы весьма сожалеть о причененный разрушения, — гномьи глазки источали мед и сахар, — но мы есть солдаты, воин… Мы иметь приказ, его даваль Маэлсехнайли Моосбахер. Вот он! Он быль наш гросс, мы имел исполнять его приказ, но его приказы были, как это говориль… Преступный. Мы не могли долго терпеть, и мы свергать Моосбахер и его придворные. Мы — воины, а не убийцы…

А сожалели бы вы, черт вас бей, если б ваша взяла?! Сожалела ли хоть одна сволочь, когда жгла Сент-Кэтрин-Мид, когда с гоготом гоняла по горящим улицам кричащих девчонок, ломала, крушила, резала, упиваясь безнаказанностью?!

— Ваше раскаянье запоздало.

Джеральд старался смотреть поверх гномьих голов, благо это было нетрудно. Вдали синел лес, а в небе плыла птичья стая, лето безнадежно кончилось.

— Мы долго не могли решаться поднимать руку на наш гросс, — резкий голос гнома был столь же мерзок, как и он сам. — Наш народ верит свой вождь, но Маэлсехнайли Моосбахер не достоин вести наш народ.

Недостоин? Судя по тому, что они творили, очень даже достоин. Золотой Герцог усилием воли оторвал взгляд от улетающих журавлей и посмотрел на связанных своими же вожаков. Дангельта, если он продует войну, ждет то же. Бэнки с Монротом подарят борова победителям или, вернее, продадут. Ты решил, что гномы достойны своего Маэлсехнайли, а достойны ли олбарийцы Дункана?

— Я не намерен устраивать торг! — рявкнул Джеральд, чувствуя, что у него начинается приступ бешенства. — Я принимаю вашу капитуляцию, но на даю вам никаких гарантий. О своей участи узнаете позже.

Руки сами развернули коня, смотреть на бородатые рожи не было сил. Еще немного, и он просто выхватит меч.

— Сэр Лэннион! Позаботьтесь отделить начальство от стада.

— Милорд, — в глазах графа мелькнуло беспокойство, — вы…

— Простите, Одри, — бешенство рвалось наружу, Джеральд сдерживал его из последних сил. — Мне нужно побыть одному.

Лэннион что-то ответил, но Джеральд уже дал шпоры коню. Застоявшийся Уайтсоррей рванул с места в карьер, в лицо ударил ветер, который, к счастью, не вонял гномами. Конь выскочил в поле, понесся, топча неубранную рожь, к лесу. Дальше, еще дальше, дальше и быстрей, потому что у Джеральда де Райнора нет сил смотреть на это уродство.

Золотому Герцогу уже приходилось принимать капитуляцию. Первый раз это было в Фаластыме у крепости Зенкар, второй раз они с Лесли Эсташем прижали к похожему на букву V оврагу обнаглевших куиллендцев, но те войны не шли ни в какое сравнение с нынешней. Так, обычные стычки людей с людьми — кто-то искал славы, кто-то добычу, кто-то пытался понять, на что годен. Гномы пришли за другим. Вырвавшимся из подземелий, очумевшим от простора и света, им хотелось жрать, ломать, насиловать, убивать, просто так, потому что дорвались… А их… как же его? Гросс… Мечтал стать хозяином островов, а людей превратить в скотину. И ведь у него был шанс, был, вот что самое мерзкое!

Синяя полоса впереди превратилась в зеленую стену, стена распалась на кусты и деревья. В темную зелень вплетались желтые лоскутки и алые ожерелья. Уайтсоррей развернулся и полетел вдоль опушки, перескочил какое-то бревно, миновал одинокий засохший дуб. Хитрец учуял ручей, что ж, пусть пьет, он, пожалуй, тоже не откажется. Джеральд спрыгнул в осыпавшуюся рожь, на зиму люди остались без хлеба… Дункан удавится, не поможет. Хватит ли в Элгелле зерна, чтобы прокормить еще и Айнсвик? Проклятье, он не удосужился узнать, какой нынче урожай, такие мелочи милорда не волновали. Самовлюбленный павлин!