– Так что там дальше с принцессой? Почему она не вышла замуж за эльфа? Папа-король нашел ей другого? – спросила Таня. Почему-то эта простая история начинала ее волновать.

– Папа-король? Какой папа-король? – с недоумением повторил Ванька.

– Ну как же? У принцесс всегда бывают крутые папы на троне!

– Только не у этой. Наша принцесса была сирота, даже без опекунов, и сама принимала решения. Сложность в другом. Принцесса и эльф принадлежали к разным народам. Он был крылатое создание ростом ровно три с половиной сантиметра, она же – ровно на сто шестьдесят пять сантиметров выше… Другими словами, он был крошка-эльф, который вполне помещался у нее на ладони. О какой свадьбе могла идти речь, когда ему приходилось бояться, чтобы его элементарно не раздавили?

– Но есть же еще магия! Маг уровня Сарданапала разрулил бы их проблему за четверть часа, – подсказала Таня.

– Так они и поступили. Отправились к волшебнице, которая жила в тех краях, особе весьма резкой и грубой, но сведущей, и, положив на стол мешок золота, обрисовали ситуацию. Ведьма пролистала кое-какие книги и сообщила влюбленным, что, суслики мои, у вас есть два варианта. Первый вариант – она сделает эльфа человеком, как принцесса. Для этого только и требуется, что проглотить косточку груши редкого сорта, которая растет только в Эдеме. Правда, у нее случайно завалялась одна такая. Кто-то из светлых стражей, пролетая, бросил огрызок, а волшебница подняла, заметив, как он сияет. И не ошиблась.

– И что? Эльф проглотил косточку и женился на принцессе? – нетерпеливо спросила Таня.

– Не спеши! Еще волшебница сказала эльфу, что, став человеком, он лишится своих крыльев и не сможет летать. Прозрачных, жестких, как у стрекозы, крыльев. Они не смогут вырасти и отпадут… Эльф же не мыслил себе жизни без полета. Заметив, что эльф приуныл, принцесса спросила у ведьмы о втором варианте. «Второй вариант такой, – сказала ведьма. – Я дам тебе пузырек с зельем – только не спрашивай меня, из чего оно, или тебя непременно стошнит – и ты станешь крошечной, как эльф. Возможно, у тебя даже вырастут крылья, и вы сможете вместе летать. Только учти, зелье, как и косточка, действует один раз. Ты останешься маленькой навсегда, равно, как и эльф, если вырастет, навсегда останется человеком».

– И принцесса выпила зелье? – спросила Таня с сомнением.

Ванька покачал головой.

– Не выпила. Она сильно задумалась. Летать – это, конечно, замечательно, но как же трон? Девчонку трех сантиметров ростом на нем никто не заметит. Министры разбегутся, армия взбунтуется, и тогда придут другие короли и захватят ее маленькую страну. Нет, как бы ей ни хотелось быть с эльфом, пить зелье она не будет…

– И чем все закончилось? Кто решился: эльф или принцесса? – спросила Таня, глядя на Ваньку пристальнее, чем ее мать Софья когда-то много лет назад смотрела на юного Леопольда.

Ванька осторожно протянул ладонь и позволил дракону залезть на нее. При этом он следил, чтобы Тангро касался ладони только брюхом. Огненный гребень на его спине в считаные мгновения превратил бы ладонь в подрумяненную котлету.

– Никто. Они не успели, – просто ответил Ванька. – Старая волшебница отлично умела читать по глазам. Она поняла, что принцесса сомневается, как и эльф. Она забрала косточку от груши, взяла пузырек с зельем и сказала: «Идите прочь, дураки! Не отнимайте у меня время! Даже если кто-то из вас решится, он никогда не простит другому, что сделал это. А раз так, не хочу переводить на вас свое зелье и свою косточку!»

Красивая девушка танцевала под цветущими яблонями. Мимо проходили доктор, философ и поэт.

– Она танцует, потому что ей восемнадцать лет. У нее здоровое сердце, прекрасный желудок и отличное кровяное давление, – сказал доктор.

– Она танцует, потому что весна и цветут яблони. Она сама как цветок! – сказал поэт.

– Она танцует, потому что глупа. Через двадцать лет она уже не будет так танцевать, а через шестьдесят ее похоронят под этими яблонями. Только яблони срубят еще раньше, – сказал философ.

И лишь суккуб, притворявшийся девушкой, ничего не сказал. Он ухмыльнулся и ссыпал все три эйдоса в копилку. Ибо все трое полюбили девушку и пожелали продать душу, чтобы танцевать вместе с ней.

Жил-был человек молодой и приятный. И все у него было ничего: и женщины любили, и деньги умеренно водились, и не дурак был, да только сверлило его что-то.

Грызло.

«Это оттого, что таланта у меня нет, – говорил он себе. – Дай-ка я ногу променяю на талант! Без ноги еще туда-сюда жить можно, а без таланта…»

И променял.

Осталось у него две руки, одна нога и один талант.

Пожил он некоторое время со своим талантом, а покою все равно нет. Мучает что-то, не дает спокойно жить…

Променял другую ногу.

И сделалось у него две руки, ни одной ноги и удвоенный талант. Женщины не любят, денег нет, работы нет – зато какой талантище. Им и греется. Да недолго грелся. Снова чувствует: не то. Сверлит, томит, сосет…

Дурацкое дело не хитрое. Променял он руку на талант. Живет урод уродом, с одной рукой, зато с тремя талантами, высшими ценностями подпитывается. Стихи пишет, рисует, на восьми языках читает, симфонии сочиняет.

Пожил он так пару лет, а потом как-то плюнул сгоряча «Да ну вас всех!», махнул оставшейся рукой и ее тоже променял. Почти гений стал. Писать не может, рисовать не может, зато «Времена года» Чайковского до последней ноты высвистывает…

Посвистел так недельку, другую, да и сгинул. Туловище променял, а оставшаяся голова от тяжести таланта под землю ушла. За уши не вытащишь.

В Закудыкином царстве на продвинутой свиноферме с голубым кафелем, где в поилках днем и ночью журчала вода, у мамы Канальюшки родилось пять поросят.

Первый поросенок из помета был большой раздолбай – он выучился поедать брошенные окурки, облизывал горлышки водочных бутылок и вымачивал в лужице яблочные огрызки, а потом грел их пузиком, надеясь, что они забродят. Сало из него получилось скверное, но зато он отыгрался, подшутив над своими поедателями.

Второй поросенок был большой Дон-Жуан. Он очень рано сформировался, но, к сожалению, не учел, что на ферме практиковалось искусственное осеменение. Финал его был печален, но жизнь отрадна.

Третий поросенок был большой послушняшка. Он хорошо кушал, много спал, подгребал под себя самые чистые, самые теплые опилки и вообще говорил себе: «Я буду ужасно послушным и хорошим. Все умилятся и не тронут меня!» Он ошибся, но зато шпик из него получился таким вкусным, таким чудесным, что его экспортировали даже в соседнее королевство, где к свинине относились неоднозначно.